Ему не сразу удалось выйти к нужному месту. Ночь скрадывала очертания улиц и храмов, а воспоминания более чем десятилетней давности играли с ним злые шутки. Ориентиры оказывались ненадежными, силуэты, выглядевшие знакомыми, при приближении становились чем-то иным. Улицы вели мрак знает куда. Линкей дважды сворачивал не в ту сторону, ругался себе под нос и вынужденно возвращался.

И вот наконец он оказался на месте. Ошибки быть не могло: величественное строение, стрельчатые окна и серебряное око Ахиррата над входом. Линкею повезло, что витраж с оком осветила выглянувшая из-за облака луна, а то он запросто мог бы пройти мимо. За стеклами теплился свет. Кто-то внутри не спал, а значит — стоило попытаться. И Линкей забарабанил в дверь.

Милису оставили одну.

Наверху, разумеется, находились дети-ученики и младшие послушники, не прошедшие основного посвящения, но они были не в счет. Их заперли в комнатах и накрепко наказали даже не пытаться открыть дверь до утра. Здесь же, в основной части храма Ахиррата, Милиса осталась совсем одна.

Ну разумеется, мало кому захочется брать с собой на важное дело бесталанную дуреху. Ту, что к своим годам так и не была посвящена в жрицы, а осталась в послушницах, и скорее всего, навсегда.

«Трудиться надо больше, — твердили ей, — развивать умения». А как это сделать, объяснить никто не мог. Нет, она вовсе не лодырничала, напротив — была прилежной ученицей, старательно закрывала глаза, вслушивалась вглубь себя, пыталась нащупать свет божественного предвидения — и хоть бы что. Лишь изредка ей удавалось ощутить смутные проблески будущего, но всякий раз это происходило случайно и невпопад, и Милисе никак не удавалось повторить это нарочно. Только это подпитывало её надежду на то, что однажды у нее получится стать настоящей пророчицей, и она с готовностью соглашалась на любую подсобную работу, только бы остаться в храме. Ее терпели и не выгоняли, и на том спасибо.

Вот и теперь глава, уходя, небрежно бросил Милисе:

— Замкни дверь, сиди и тренируйся. И не забудь про дела.

Онгхус Ар все еще верил в ее силы. Это воодушевляло, и Милиса снова и снова добросовестно старалась нащупать внутри себя хотя бы тень предвидения, но впустую. Она вздохнула и потерла глаза. Что еще она могла поделать? Ей оставалось только ждать возвращения остальных. Тревожилась ли она? Ничуть. Разве может случиться дурное с теми, кто способен видеть будущее, как собственные ладони? Тем не менее, спать в такую ночь казалось бессмысленным, и Милиса принялась за свои обычные дела. Она вычистила стыки каменной мозаики в главном зале, поправила светильники на стенах, подготовила иглу, нитки и ворох одежды, которая требовала штопки. Как вдруг в дверь постучали.

Этой двери из прочного мореного дуба, привезенного из низин, доводилось слышать разный стук. Коротко и уверенно били главы соседних храмов, явившиеся с визитом, дробно-торопливо барабанили посыльные, молочник и зеленщик, робко постукивали просители и паломники, спокойно-рутинно — прочие соседи. Этот внезапный стук был зовущим. Просящим, но не заискивающим, настойчивым и тревожным.

Милисе не следовало подходить к двери. Мало ли кто сегодня может проситься внутрь. Эта ночь принадлежала переменам, а перемены нередко ударяют по тем, кто их создаёт, и другим, невзначай оказавшимся рядом. Милисе не следовало, но она подошла и прислушалась.

Тихо. Похоже, человек, стоявший снаружи, тоже прислушивался к ее шагам.

— Кто там, — робко шепнула Милиса, но поняла, что через толстый слой древесины её не услышат, и повторила громче, — кто там?

— Впустите меня, мне очень нужна помощь, — голос из-за двери звучал приглушенно, — пропал ребенок, мой племянник. Мне очень нужно его найти.

— Его тут нет, — быстро ответила Милиса, — идите мимо.

— Но вы… вы же можете посмотреть, предсказать, где я его встречу. Пожалуйста.

— Но я, — начала Милиса и прижалась ладонями и лбом к полированной гладкой створке. Человек за дверью был в отчаянии. Как она признается, что посмотреть в будущее не в ее силах?

Видение пришло внезапно, без спросу, без всякого её желания. Это оказалось так же легко, как моргнуть или сделать вдох. Она проживёт дольше, если сейчас впустит его. Как, почему и что именно может с ней произойти, Милиса не разглядела и не поняла, но пальцы уже сами тянулись к засову.

Эрну жгла чёрная досада. Опять исход дела решил Лландер, все заслуги его, и почести ему одному. Он героический герой, нет сомнений. Несмотря на обожженную руку, он в который раз за сегодня обратился галкой. Пока Эрна и остальные отвлекали внимание ветра, Лландер сумел подобраться незаметно, тайком, и обезвредить самого опасного.

Но разве она плохо старалась, отводя взгляды и силы противников на себя? Разве она сама не пострадала, получив рану на лице? Разве она виновата, что все ее ножи сносило ветром? Да она была на волосок от победы еще в самом начале, когда ее клинок лишь чуть-чуть не достиг цели! Но почти — не считается, и никогда не считалось. Даже глава Онгхус Ар, при всех похвалив Лландера, в ее сторону лишь покосился и хмыкнул. Он, несомненно, был вправе ожидать от нее большего, но почему от этого становилось так горько?