Шрифт:
– Ну, открою вам правду. Мне было видение, и я не знаю, кем или чем он было послано, и видение ли. Может, это был просто глубокий сон, навеянный переживаниями. Но его я рассказывать не могу, так как оно касается только меня и моего брата, Александра Александровича.
В вагоне воцарилась тишина, все ошарашенно молчали. Такого рода признания были не приняты в обществе. Были они сродни «кликушеству», но как мне по-другому объяснить, что со мной произошло, мне было не ясно.
Но так как мне очень хотелось как-нибудь перевести разговор с себя, я обратился к своему управляющему.
– Герман Германович, как скоро мы прибудем на Николаевский вокзал?
– Если Богу будет угодно, через десять часов, к восьми после полудня должны быть на вокзале. Мы как отъезжали, я телеграфировал Владимиру Андреевичу, – проговорил высоким голосом мой распорядитель.
«Долгорукий, наверно, в бешенстве, мало того, что сняли с поста, так и ещё почти сутки на вокзале проторчали», - думал я, двигаясь к себе в купе.
Единственное, что меня тревожило всё это время, как без лишнего шума остаться наедине с Елизаветой Фёдоровной. Мне хотелось с ней объясниться, да и просто требовалось её видеть. Я поймал себя на том, что мысли эти мне абсолютно несвойственны.
«А вот и неучтённый фактор "пробойника", на моё сознание накладывается память нового тела и несвойственные мне рефлексы и рефлексия. Что мне эта женщина? Я прожил в десяток раз больше, чем она живёт, моргну и - её не будет. Но чем-то она меня зацепила. Или это память реципиента так на меня влияет? Надо срочно в этом разбираться».
Глава вторая
25 апреля 1891г. Российская Империя.
Москва. Николаевский вокзал.
На вокзал мы прибыли шумно и дымно.
Нас встречала толпа народа, звучало пение гимна, подавали хлеб и соль.
Во главе встречающих был генерал от артиллерии, Апостол Спиридонович Костанда, исполняющий на сей момент обязанности генерал-губернаторства Москвы.
И конечно нас встречал Дмитрий Андреевич, князь Долгоруков, что являлся прошлым генерал – губернатором. Он был явно стар, ему было нелегко стоять, но он мужественно терпел, и мы по местному обычаю обнялись и пожали друг другу руки.
Долгорукий правил Москвой двадцать шесть лет, и отставка сильно ударила по нему. На его лице была печать гнева, впрочем которую он держал при себе.
Были ещё много первых лиц города, но для меня они слились в один нескончаемый поток, со всеми надо было поздороваться и поручкаться.
Но наконец эта встреча закончилась и мы двинулись к экипажам. Мне что-то говорили и спрашивали, я кивал и молчал. Елизавета Фёдоровна шла со мной и скромно улыбалась присутствующим.
Я был в шоке! Даже не так. Я был ошарашен и подавлен!
Нет, конечно, память Сергея была мною изучена и можно сказать, что усвоена, но всё равно, такого не ожидал...
Дым и пар от паровоза, светильники по периметру вокзала, которые, по сути, ничего не освещают, люди вокруг что-то поют, но больше кричат. И всё это великолепие венчает сборище местных церковнослужители, которые по моему сошествию на перрон, начали совать в лицо местный религиозный символ.
Я, конечно же, знал, что надо делать и как поступать, но было некое опасение...
Перекрестившись и приложившись к кресту в руках церковнослужителей, почувствовал некоторое томление в груди.
Магия! Тонкий и еле слышный отголосок магии! Мой источник чуть наполнился! Совсем чуть-чуть, буквально на каплю, но главное она есть рядом!
Оглушенный шумной встречей, чувством радости и надеждой на получение столь желанной мною энергии. Двигаясь сквозь толпу приветствующих нас людей, я пытался сконцентрироваться на поиске так нужной мне силы.
Уже сидя в экипаже, почувствовал, как мои пальцы были сжаты тонкими пальчиками Елизаветы Фёдоровны. И подняв на неё глаза, поймал её ободряющую улыбку.
«Вот что не так? В поезде она меня избегала, а сейчас мне улыбается?» Улыбнувшись ей в ответ, попробывал ментально задать этот вопрос, но конечно это у меня не получилось. А тем временем наш экипаж двинулся в сторону Московского Кремля.
«Собственно, а что я ожидал, что будет лучше?» - размышлял я, пока наш ландо двигался по улицам города.
Дорога была выложена камнями, и нас сильно трясло. На меня это наводило раздражение и недовольство всем вокруг.
А находящаяся со мной супруга была спокойна и с любопытством разглядывала окружающие дома и людей, городовых выстроившихся на обочинах дороги по пути всего нашего следования.