Цзиньчан отбросил портреты и погрузился в размышления. Он понял, что не ошибся. Именно эти лица он видел в смутных предрассветных видениях и молитвенной медитации с шариками яшмового баоцана. Но видения были рваными и путаными, и извлечь из увиденного цельную картинку не получалось.

Тем временем Бяньфу летал по площадке, сражаясь в Бо Миньюнем. За прошедшее время он многому научился, его выпады стали мощнее и яростней, контроль над противником многократно усилился. Тренировался он намного упорнее Цзиньчана, отчасти стараясь догнать старшего брата, а отчасти доказать всем на факультете боевых искусств, что их пребывание в академии — вовсе не удача, а заслуга.

Между тем их не принимали там всерьёз: за их спинами всегда извивались раздвоенные змеиные жала и раздавались мерзкие шёпотки. «Выскочки», «любимчики», «ах, эта участь избранных! Как же им, бедняжкам, тяжело нести бремя гениальности…», «надежда Гоцзысюэ! Будущее школы!» — слова, брошенные в спину, бесили. Зависть захлестывала невежд, неспособных даже правильно держать меч. Злопыхатели следили за их тренировками и ликовали при любой мелкой оплошности, но именно эти моменты закаляли Бяньфу, делая сильнее и неуязвимее. Ведь настоящий мастер познается не по безупречности, а по умению подниматься после падений и двигаться вперед, даже когда весь мир против тебя.

Зато Цзиньчан проявлял поразительную глухоту к подобным слухам. Их путь — путь избранных, тернистый и непредсказуемый, но ведущий к вершинам, недоступным для смертных. А удел сплетников — лишь шептаться по углам, распространяя нелепые слухи! — говорил он.

Бяньфу понимал, что подобное умение Цзиньчан приобрёл ещё в отрочестве в склоках с отцом и братьями, но сам он реагировал на подобные выпады куда болезненней. Ему хотелось доказать всем, что он вовсе не выскочка и совсем неслучайно стал учеником мастера. А как доказать это, если не триумфальной победой на турнире?

И тут его ждало неожиданное разочарование. Оказывается кто-то собирается использовать турнир для сведения невесть каких счётов? Но и этого было мало. После тренировки его подозвал с себе Цзиньчан.

— Ты так старательно тренируешься, Бяньфу. Хочешь выиграть турнир?

Бяньфу покраснел.

— Ну… а кто же не хочет? Ведь иначе все эти Линъи да Чжанкэ, что травят нас, никогда не заткнутся.

Цзиньчан сжал запястье Бяньфу.

— Плюнь на них. Мне жаль, Бяньфу, но сейчас на кону совсем не победа. Послушай меня и ничего не перепутай. На турнире будут двадцать участников. Они сойдутся друг с другом в первом поединке. Если ты выйдешь против принца Ли Цзунцзяня — разоружи его и только. После этого останется десять участников. Они сойдутся пять на пять. Молю небо, чтобы мы не сошлись друг с другом, но, думаю, этого не случится. Участников останется пять. Мы должны попасть в их число. А теперь запомни! В финале ты можешь побеждать любого, но если выйдешь против меня — сразу втыкай меч в землю и сдавайся! Если я проиграю в финале, и ты выйдешь против любого участника — всё равно втыкай меч в землю!

— Но почему?!

— Да потому что призом в этом турнире, Бяньфу, будут в лучшем случае колодки каторжника.

— Что? Почему!? А как же награда императорского дома и первые красавицы?

— Забудь об этом. И ещё. Ты должен принести на турнир небольшой жбан чжоусского вина. Но вина там быть не должно! Ты должен приготовить отвар из фруктов по виду неотличимый от вина, наполнить жбан наполовину и если на турнире победа достанется мне — сразу же после награждения подать мне этот жбан. Ты меня понял?

Бяньфу растерялся. Он слишком сильно мечтал о победе на турнире, чтобы так легко отказаться от мысли победить, однако понял, что Цзиньчан не шутит: слишком серьёзным и мрачным было его лицо, слишком странными, но явно глубоко продуманными были его слова.

— Но если ты победишь… Ты сказал про колодки каторжника? Тебе же они не угрожают?

— Угрожают, Бяньфу, ещё как угрожают, но я понимаю опасность и постараюсь её избежать. Доверяй мне. И ещё. После поражения в турнире держись рядом с учителем. Если увидишь, что со мной что-то не так, например, если меня кто-то схватит, тут же с Ван Шанси кидайтесь мне на помощь. А если получится — и директора прихватите. Ты меня понял?

— Ты… что-то знаешь? Баоцан? Но что ты увидел?

Цзиньчан не стал отпираться.

— Да, только картинка очень путаная. Тело впотьмах, потом на чемпиона турнира надевают колодки. Его обвиняют в убийстве.

— Но тогда ты безумно рискуешь!

— Не совсем. Если ты сделаешь всё, как я сказал, есть шанс выпутаться. И ещё. Не выпускай из рук меч. Ни на минуту… — Сказав это, Цзиньчан исчез.

Настал день турнира. Для Бяньфу он оказался совсем не таким, как он ожидал: он не чувствовал никакой радости и горячки ожидания боя, все его чувства были обострены, но волнение было неприятным, его подлинно тяготило мрачное предчувствие беды. Он внимательно следил за последними приготовлениями к турниру: возвышение для боев посыпали песком, над судейской ложей развесили алые флажки, при этом в самой ложе находились два охранника. Ещё двое с арбалетами затаились на вершине Средней башни, откуда, как знал Бяньфу, открывался вид на всё поле боев турнира.

Ложи зрителей, пока пустые, окружали поле с севера и востока. В центре северной ложи выделялись почетные места для членов императорского дома и иных знатных гостей, там стояли стулья, обтянутые красным шелком. Сейчас там возвышался Ло Чжоу и мрачно озирал восточные ряды для зрителей. Служки выкатывали на площадь большой барабан, гром которого должен был через час ознаменовать начало турнира.

Постепенно ложи начали заполняться гостями. Бяньфу заметил студентов своей группы, которые прошли мимо него, как мимо пустого места, показался Цзиньчан, разодетый, как на праздник, в дорогом халате и поясе, на котором Бяньфу неожиданно заметил вшитые киноварные шары баоцана, потом появились судьи и наконец восхищенным взорам публики предстали первые красавицы Чанъани.