— Ты видел, что хотел? — Бяньфу выглядел совсем больным.

— Практически, да. Всё именно так, как рассказывала Чжэнь. А что с тобой?

— Из меня точно душу вынули. Даже после боев на турнире я не чувствовал себя таким измотанным.

Цзиньчан напрягся.

— Почему так? Неужели за прозрение надо платить? Но я в порядке.

— Не знаю. Пойду, лягу, — и Бяньфу, шатаясь, направился к себе.

— Отдохни, а завтра попробуем увидеть убийство Сюань и Исиня. Если получится — ничего больше и не потребуется. Мы узнаем его!

Но на самом деле Цзиньчан не верил в такую возможность. Убийца везде прятал или гримировал лицо.

И самой большой проблемой по-прежнему оставалась мотивация преступника. И потому вопросы множились. Была ли Лю Лэвэнь убита, чтобы скрыть следы насилья в прошлом? Или она была одной из жертв в цепи намеченных убийств? Точно ли Сюань была убита потому, что что-то знала, или имело значение и то, что она была в списке красавиц? Покушение на Чжэнь было ли связано с тем же, или она что-то знала?

Цзиньчан внимательно рассмотрел сцену с чтением стихов, о которой рассказывала Чжэнь. Было ли в ней что-то странное? Сам он не был сведущ в поэзии и не находил в стихотворении Сюань Янцин ничего особенного. Но что-то там было. Странное, незамеченное, но важное. Он чувствовал это не в первый раз.

Цзиньчан резко поднялся и, заперев ящик Чжао Гуйчжэня на замок, направился в женский павильон. Он помнил, что в увиденной им картине не было ни Мао Лисинь, ни Ши Цзинлэ. Это не удивило его: в этот день они были на последнем прогоне спектакля, и профессор Линь должен был отпустить их. И все же он ожидал, что девушки помогут ему.

И он направился в павильон к девицам.

Красавицы Мао Лисинь и Ши Цзинлэ пили чай в сумерках. Аромат жасмина, тонкий и дразнящий, витал над террасой, фарфоровые чашки белели в полумраке, как светлячки в ночи. Закат окрашивал горизонт в багровые и золотые тона, словно дракон выдыхал пламя. Мир замер в ожидании ночи, наполненной шепотом звезд. Они обе молчали, погруженные в свои мысли, наблюдая, как удлиняются тени, превращаясь в причудливых существ. В тишине сада слышалось пение цикад, сумерки сгущались, и мир вокруг становился полотном, на котором судьба рисовала свои причудливые узоры.

Визит Цзиньчана был неожиданным, но воспринят с радостью. Сам он по дороге довольно долго думал, как скрыть источник его медитативного прозрения и решил не нагромождать ложь на выдумку. В конце концов, в аудитории Линя Цзинсуна были два десятка человек.

Он выпил чашку чая и приступил к делу.

— Мне нужна ваша помощь. Мне рассказали, что когда вы пели на последнем прогоне спектакля, Сюань и Чжэнь были на лекции по стихосложению профессора Линя. Так вот, там профессор рассказывал о многозначности образа рукавов в стихах, и Сюань процитировала или сочинила сама стихотворение: «Как будто аромат душистой сливы мне сохранили эти рукава. Лишь аромат… Но не вернется тот, кого люблю, о ком тоскую…» После чего профессор похвалил её. Я хочу понять — почему? Что такого в этом стихотворении?

Мао и Ши переглянулись и задумались.

— На первый взгляд, ничего особенного, — пожала плечами Ши. — Трафаретно и достаточно заурядно. Но пусть лучше Лисинь скажет. Она мастерица стихи анализировать.

Мао Лисинь восприняла комплимент скептически.

— Я просто знаю Линя Цзинсуна. Думаю, профессор оценил стихотворение Сюань за его тонкость и многослойность, несмотря на кажущуюся простоту. Во-первых, в нём присутствует глубокая меланхолия, выраженная через образ аромата сливы, что создает атмосферу утонченной печали. Рукава, хранящие аромат, становятся метафорой удержания воспоминаний о любимом человеке, который, к сожалению, не вернётся. Во-вторых, стихотворение построено на контрасте между чувственным восприятием аромата и утратой, отсутствием любимого. Это противопоставление усиливает эмоциональное воздействие, делая стихотворение пронзительным и личным. В немногих строках Сюань смогла передать целую гамму чувств: от нежной ностальгии до щемящей тоски. В-третьих, стихотворение созвучно классической поэзии с её вниманием к деталям и символизму. Обращение к образу сливы, часто ассоциирующейся со стойкостью в невзгодах, добавляет глубину. Профессор, вероятно, увидел в этом стихотворении не только талант Сюань, но и её уважение к литературным традициям.

— О, боги, — вздохнул Цзиньчан, почувствовав, что слова Лисинь не только не прояснили для него суть дела, но и запутали её ещё больше.

Он с надеждой повернулся к Ши. Та пожала плечами.

— Просто банальщина. Ну, кто же в наши дни пишет о тоске по утерянной любви, используя трафаретную метафору рукавов, хранящих замшелый аромат сливы? Это же верх оригинальности, полет фантазии! Настоящий прорыв в поэзии! Гениальное сочетание запаха и эмоциональной боли, столь филигранно выраженное впервые ещё в эпоху Хань…. Конечно, невежде, не обладающему тонким вкусом, может показаться, что тема слегка… избита. Но мы-то с вами знаем, что истинное искусство всегда скрывается в нюансах. И в данном случае нюанс заключается в том, что Сюань умудрилась сказать то, что до неё говорили миллионы раз, но с такой невероятной искренностью, что профессор просто не смог не похвалить её порыв. Да и кто бы смог?

Цзиньчан растерялся.

— То есть, хвалить было не за что?

Лисинь завела глаза под потолок.

— Пусть ты не понимаешь в поэзии, но ты же понимаешь в музыке! Как понять, сыграл музыкант грубо или энергично, сухо или строго, вульгарно или эмоционально? В его игре много лишних движений и сумбура — или он играет свободно и раскованно? Ты скажешь, что исполнитель однообразен и статичен, но я скажу, что он играет цельно и вдумчиво. Все зависит от оценки…

Цзиньчан почесал затылок.