Из трех колец у Пасангмы вскоре осталось только одно. Однажды вечером она посетовала на это Лобзангу. Тот ничего не ответил, но двумя днями позже, заметив вдали несколько домов, грубо приказал своей спутнице идти туда, чтобы продать последнее кольцо. Сам он не желал показываться на глаза — прежде всего ему предложили бы продать свою лошадь за бесценок, пользуясь его бедственным положением. Лобзанг также не решался показывать большие кожаные мешки, привязанные к седлу, или само седло. Эти вещи навели бы любого па мысль о наличии коня, и здешние пастухи или фермеры могли последовать за одиноким всадником, чтобы бесплатно завладеть его скакуном. Лобзанг хорошо знал местные нравы; возможно, он и сам когда-то этим грешил… он либо его родные. Пасангма с тощим узелком на спине, выдававшая себя за бедную странницу, не подвергалась таким опасностям. По Тибету бродят столько подобных женщин, что на них не обращают никакого внимания.

Когда запасы еды окончательно иссякли, Пасангма робко предложила Лобзангу продать ковчежец, который он носил па шее, при первом же подходящем случае. Молодая женщина ни разу не видела этот предмет, зашитый в кусок красного сукна, но почувствовала его твердость, когда любовник прижимал ее к себе на первых порах их любовной страсти. Большинство тибетцев носят в пути на своем теле подобные ковчежцы с изображением какого-нибудь божества или защитными заклинаниями. Если ковчежец Лобзанга сделан из серебра, то он мог получить за него хорошую цепу, а значит, купить много еды, которой им хватило бы до конца пути.

Однако, стоило ей лишь заговорить об этом, как Лобзанг пришел в такую ярость, что она больше не отваживалась давать ему подобный совет.

В глубине души Пасангма, нисколько не жалевшая о том, что рассталась со своим старым постылым мужем, стала полагать, что ничего не выиграла, последовав за Лобзангом, вечно погруженным в мрачные раздумья либо подверженным приступам жестокой ярости. Она чувствовала, что больше не любит своего друга, и даже сомневалась, что когда-либо его любила, видя прежде всего в нем своего спасителя, избавившего ее от невыносимого рабства…

Пасангма решила вызвать жалость тех, кому предложила купить последнее кольцо, и попросить у этих людей убежища. Она открыла было рот, чтобы заговорить, по слова застряли у нее в горле. Молодой женщине пришлось бы отвечать на вопросы о том, откуда она родом, из какой семьи. Она не могла признаться в том, что убежала от мужа и, главное, опасалась реакции Лобзанга; этот странный человек, размахивавший руками и кричавший по ночам, был способен ее убить. Может, он успокоится после прибытия в Непал, так как уверял ее в начале пути, что ему суждено там разбогатеть? Как и в доме Калзанга, Пасангме оставалось лишь смириться и ждать. Она ждала, пытаясь заставить себя смириться, но ее тело властно заявляло о своих потребностях. Беглецы голодали уже три дня. Между тем они дважды видели вдали скопления палаток, однако Лобзанг наотрез отказывался туда идти. Ему нечего было продать, за исключением того, чего он вовсе не желал продавать: своего коня.

Откормленное хорошо отдохнувшее животное (в это время года было много травы) пребывало в превосходной форме и могло мчаться во весь опор и далеко увезти всадника. Когда Лобзанг смотрел, как лошадь пасется во время их частых привалов, ему в голову закрадывались недобрые мысли: вскочить в седло и умчаться прочь, бросив Пасангму.

Ради нее он украл бирюзу и был вынужден убить Одзэра; однако эти доводы были не в состоянии пробудить в Лобзанге прежнюю страсть, которую он испытывал к Пасангме, и на смену неистовому желанию отнюдь не пришла трогательная нежность.

Напротив, в сердце пастуха зрела досада, готовая перерасти в ненависть к своей спутнице. Он легко, без сожалений бросил бы Пасангму, так как чувствовал, что последствия голодания дают о себе знать, и понимал, что это не может продолжаться бесконечно. Сколь быстро ни скакал бы его могучий конь, понадобилось бы время, много времени, чтобы добраться до места, где можно попробовать продать бирюзу. Сколько дней или недель? Как-то раз наобум, не подумав, Лобзанг назвал Непал. Наверное, он был бы там в большей безопасности, чем в Сипине или Дарцедо, гораздо меньше подвергаясь риску встретить кого-либо из знакомых; что касается его личности и цели путешествия, было бы нетрудно сочинить любую небылицу. Но удалось ли бы ему быстро продать бирюзу в Непале?.. причем продать очень дорого? Подобные сделки совершаются только в городах и, судя по тому, что рассказывали паломники, вернувшиеся из Непала, города в этой стране находятся далеко от границы. Да и где находилась сама граница? Лобзанг даже не знал туда пути. С тех нор как беглец блуждал вдали от проезжих дорог в совершенно незнакомой местности, он совсем потерял чувство ориентации.

Раздумья, которым предавался пастух в минуты просветления, когда развеивалось овладевшее нм наваждение, теперь сопровождались новой напастью: его мучил голод. Что касается лошади, он наотрез отказывался ее продать. Для того, чтобы предлагать покупателям дорогостоящую бирюзу и не нажить при этом неприятностей, Лобзанг должен был производить впечатление зажиточного человека. Жалкого бродягу могли принять за вора и стали бы расспрашивать о происхождении драгоценного камня. Нет, он не мог продать лошадь.

— Я не продам ее… не продам, — бормотал Лобзанг, в то время как пустой желудок причинял ему все больше страданий.

Лежавшая на земле без сил Пасангма тихо плакала.

Приближалась ночь, еще одна мучительная ночь, и завтрашний день не сулил им никаких перемен; иначе и быть не могло.

Лобзанг должен был срочно что-нибудь предпринять, прежде чем они оба от истощения не утратят способность двигаться.

За неимением другой темы для размышлений образ ковчежца вновь пришел беглецу на ум. Этот ковчежец, достояние знаменитого чародея Гьялва Одзэра, было, очевидно, сделан из серебра и даже, как часто водится, украшен небольшими золотыми узорами. Какая жалость расставаться с ним в этой глуши, среди бедных дрокпа, способных дать за него ничтожную цену!