Через некоторое время взошло солнце, озарив черные силуэты, кружившие в воздухе; они то опускались на землю, то внезапно взмывали в небо.

Грифы, подумала Пасангма, и ее сердце сжалось. Не слышал ли Лобзанг накануне вечером волков? Возможно, эти волки загрызли лошадь, и грифы, которых она заметила, пировали на ее останках. Однако это еще не факт; хищных птиц могла привлечь и другая падаль. Ей следовало это выяснить.

Пасангма прибавила шаг, подгоняемая тревогой. Силуэты больших грифов вырисовывались все более отчетливо. Когда женщина подошла к месту, где собрались птицы, они разом взлетели, громко хлопая крыльями, и Пасангма увидела…

Она увидела почти полностью обглоданный остов лошади, а рядом с ним тело Лобзанга. С его лица была содрана кожа, и сквозь прорехи одежды, разорванной мощными клювами грифов, проглядывали клочья окровавленной плоти.

Пасангма онемела и долго стояла, вытаращив глаза, словно пригвожденная к месту, а затем бросилась наутек, не разбирая дороги; она бежала до тех пор, пока не оказалась далеко от зловещего места и не рухнула на землю без сил.

унпа Дэсонг, всецело поглощенный желанием отыскать убийцу Учителя и вернуть чудесную бирюзу, быстро шагал по безлюдным просторам, залитым ярким солнцем; большие сурки, которых тибетцы в шутку именуют гомченами [33] , там н сям стоявшие у входа в свои поры, смотрели па приближающегося человека, а затем внезапно исчезали под землей. Несколько киангов, подняв головы, в течение нескольких минут следили издали за перемещением путника и, убедившись, что он не направляется к ним, продолжали спокойно щипать траву.

Но Мунпа проходил мимо, ничего не видя вокруг и не ощущая бурной трепещущей жизни, возрождающейся на бескрайних просторах чантангов под жгучими солнечными лучам и; он автоматически двигался к своей цели: стойбищу Лобзанга. Однако Мунпа не мог надеяться добраться туда в тот же вечер. Вчерашний поход с тяжелой ношей, когда он нес отшельнику съестные припасы, и потрясение от гибели Учителя измотали его; кроме того, он провел еще один день в пути, шагая без остановок, без еды и питья. Вечером обессилевший Мунпа рухнул па землю рядом с какой-то речушкой.

После того как прошло возбуждение от ходьбы, и ночной ветерок освежил разгоряченный лоб путника, он снова принялся размышлять. В его голове вертелось множество беспорядочных бессвязных мыслей, отголосков древних суеверий и обрывков воображаемых образов, сосредоточенных исключительно на таинственной невидимой бирюзе, испокон веков покоившейся в ковчежце, который носили поочередно Одзэры, духовные преемники великого чародея Гьялва Одзэра.

Она передавалась от Учителя к ученику, когда Учитель был при смерти и, вероятно, вместе с ней умирающий вручал ученику, призванному его заменить, собственную жизнь [34] . Да, это так, думал Мунпа, именно в бирюзе, некогда принесенной в наш мир одним из нагов, была заключена «жизнь» череды Одзэров. Между тем последний из них не передал эту жизнь по собственному желанию, добровольно отказавшись от нее в своей изношенной телесной оболочке, а ее отняли у него силой.

Мунпа продолжал размышлять.

А что, если, спрашивал он себя, именно расставание с бирюзой, а не удар, нанесенный в висок, повлекло за собой смерть Одзэра?.. Если это так, то, значит, таинственная жизнь, сокрытая в бирюзе, все еще находилась там. Она, без сомнения, отказалась переселяться в презренную личность вора и убийцы. Стало быть, ему, Мунпа, предстояло отыскать ковчежец и доставить его обратно в скит. Ему надлежало снова привязать этот предмет к разорванному шнурку, повесить его на шею Учителю и прикрыть складками монашеского облачения, после чего Одзэр должен был вернуться к жизни, подняться с сиденья для медитации, простереть руки и, положив обе ладони на голову своего ученика, благословить его.

Высокая сияющая фигура воскресшего отшельника отчетливо вырисовывалась на завесе тьмы, возведенной ночью вокруг путника. От нее исходили волны пылающей благодати, захлестывавшие Мунпа; погруженный в мистический транс человек чувствовал, что они уносят его, словно соломинку, в незримые воды бескрайнего океана и низвергают в бездонную пучину сладостного исчезновения.

Юноша попытался простереться ниц или, точнее, представил себе это, а затем, изнуренный усталостью и переживаниями, опустился на землю и заснул.

На следующий день Мунпа Дэсонг добрался до кочевья семьи Лобзанга. Там его ждало разочарование: Лобзанг ушел из стойбища десятью днями раньше. Его братья не знали, куда он отправился, но предполагали, что он, возможно, поехал в Сипин вместе с китайскими купцами, которые везли туда шерсть и масло, и, по слухам, изъявляли желание нанять работника вместо одного из заболевших погонщиков мулов. Ни братья Лобзанга, ни один из его приятелей, живших в соседних палатках, не слышали, чтобы он собирался навестить Гьялва Одзэра.