Это был мужчина среднего роста, одетый просто, но элегантно: на нем были красивая рубашка из серого шелка и черный жилет. Он был обут в невысокие черные сафьяновые сапоги и носил черную шелковую шапочку на старинный манер. Лицо китайца излучало доброжелательное спокойствие, то же самое выражение, которое Мунпа видел у изображений бесчисленных будд, выстроившихся в ряд вдоль фресок, украшающих подземные галереи.

Поистине, этот китаец, неподвижно стоящий у реки, казался новоявленным буддой, вновь сошедшим в наш мир. Либо — эта неуместная мысль промелькнула в голове Мунпа — он был похож на хэшана из театральных ламаистских представлений.

Китайский будда повторил свой вопрос:

— Что ты делаешь, приятель?

— О! Я… я… — начал, запинаясь, Мунпа.

Его собеседник не стал настаивать.

— Откуда ты прибыл? — осведомился он.

— Из Цинхая, — ответил Мунпа.

— Стало быть, ты тибетец? Что же ты делаешь в Дуньхуане? Ты живешь в здешних краях?

— Я лишь пришел сюда как паломник.

— Ты же не пришел прямо из Цинхая, чтобы поклониться Тысяче будд? Ты был где-то поблизости по торговому делу?

— Я не торговец, — возразил Мунпа. — Я — лама.

Подобно иностранцам, он употребил слово «лама» в широком смысле.

— О! Лама… вот как! — произнес китаец, проявляя некоторое подобие интереса. — Где же ты остановился? Рассчитываешь долго пробыть в Дуньхуане?

— Я не знаю, насколько здесь задержусь, — ответил Мунпа, у которого, в сущности, не было никаких планов. — Я поселился у сторожа храмов.

— Если угодно, ты мог бы пожить у меня в течение всего срока, который захочешь посвятить своим благочестивым занятиям. Я тоже поклоняюсь Фо.

Помолчав немного, китаец прибавил:

— Тебе будет у меня удобно, и ты не ничего не потратишь. Будешь моим гостем. Мой дом там, в тополиной роще, отсюда видна его крыша. Ты согласен? Меня зовут Ванг. Если начнешь плутать по дороге к моему дому, спроси ее у первого встречного; меня здесь все знают.

Мунпа колебался. Молодой человек не сомневался, что ему будет вольготнее у китайца, явно богатого человека, нежели в закутке амбара, где он ночевал у храмового сторожа. Он также был уверен, что у богача его будут хорошо кормить, а его съестные припасы были уже на исходе. Дрокпа еще раз посмотрел на человека, сделавшего столь великодушное предложение, и решил, что тот выглядит достаточно реально, чтобы ему можно было верить.

Он поблагодарил китайца и согласился, заявив, что принимает приглашение г-на Ванга и не заставит себя долго ждать.

Господин Ванг не хвастался, говоря, что его все знают. Господин Ванг был важной персоной на китайском северо-западе. Он родился в богатой семье, его предки были крупными землевладельцами или высокопоставленными чиновниками, в высшей степени почтенными людьми, согласно конфуцианской сословной иерархии.

Ванг Ю Шу с самого детства явно тяготел к изучению словесности и философии. Подобная склонность не могла не понравиться родителям-китайцам, и, поскольку их обеспеченному чаду не надо было готовиться к тому, чтобы зарабатывать себе на жизнь, они предоставили ему полную свободу выбора, дабы он мог следовать призванию ученого.

В течение ряда лет прилежный Ванг изучил всю классическую конфуцианскую литературу, проштудировал исторические и философские труды великих даосских мыслителей, после чего его привлекло буддистское учение в толковании отцов школы чань, школы медитации.

Занятия медитацией выработали у Ванга неизменно спокойный и бесстрастный характер. Борьба за установление справедливого правления казалась ему бесполезной. Разве существуют хорошие и дурные правители? — размышлял он по примеру даосов, видящих мудрость в «у-вэй». Все сущее движимо неотъемлемыми от своей природы свойствами, думал китаец. Мир и принадлежащие к нему люди также руководствуются собственными законами, и тот, кто надеется управлять их развитием и действиями, заблуждается, не понимая, что он тоже вовлечен в неизбежную игру элементов, из которых состоит наш мир, являясь одной из его составных частей. Мудрецу же это известно, и потому «двигаясь, он остается неподвижным; предпринимая что-либо, он бездействует».

Господину Вангу нравилось вспоминать наставления отцов даосизма, а также патриархов секты чань, выраженные в загадочных для непосвященного словах:

Китайцу были известны все высказывания, призванные сформировать у человека восприятие, отличное от того поверхностного, к которому сводятся знания большинства людей, иными словами, научить его различать черное в белом и белое в черном или, как говорят Учителя секты чань, «узреть Полярную звезду в южном полушарии».

В этой школе прививаются сомнения относительно ценности знаний, которые мы получаем с помощью наших органов чувств. Здесь люди узнают, что понятия и верования, в корне отличные от тех, которые они считает истинными, столь же подлинны, а обратное тому, что им представляется достоверным, тоже правильно.

Это школа мирного доброжелательного скептицизма. Господни Ванг оказался хорошим учеником. Господин Ванг был мудрецом. Мудрецом по китайским меркам, то есть в высшей степени мудрым человеком.