— Вы говорите, что были его слугой. Неужели он вас ничему не учил?.. И почему вы сказали, что были его слугой? Разве вы больше таковым не являетесь?

Последний вопрос возвращал Мунпа к скользкой теме, которую он предпочитал обходить стороной. Являлся ли он по-прежнему слугой Гьялва Одзэра?.. Умер ли отшельник или все еще был жив?

— Как вы думаете, — резко спросил дрокпа, — все будды, нарисованные па стенах пещерных храмов, живы?

Ванг не ожидал подобного вопроса, никоим образом не связанного с тем, о чем он спросил. Он на миг задержал свой взгляд на озабоченном лице тибетца, ожидавшего ответа с таким видом, словно от этого зависела его жизнь.

«Бедняга тронулся умом», — подумал мудрый Ванг, вспомнив, как жестикулировал его гость на берегу реки.

Никогда не покидавшая китайца любознательность встрепенулась. Что послужило причиной этого душевного расстройства? Мудрец решил не торопить ход событий.

— Гм! — произнес Ванг. — Это зависит от того, что понимать подвыражением «быть живым». Существуют множество различных способов жизни.

«Он говорит мудрено, — подумал Мунпа. — Я его не понимаю, но, конечно, можно жить по-разному. Живут даже в Бардо…»

Мунпа оседлал своего конька и снова начал сомневаться собственной принадлежности к человеческому миру.

— Вы не слышали, — продолжал он, — чтобы эти будды н окружающие их люди порой завлекали в свой круг тех, кто на них смотрел?

Разговор становился более чем странным. При всем своем хладнокровии Ванг был ошеломлен. Он никогда не слышал столь бредовых речей. Был ли в словах тибетца ускользавший от него смысл? Если да, то не связан ли этот смысл с некоторыми воззрениями, бытующими в Цинхае? Было бы интересно это выяснить. А может быть, невежественный лама занимался какими-то особыми психическими упражнениями? Сие тоже заслуживало изучения.

Готовый потерять терпение хозяин продолжал осторожно расспрашивать Мунпа, стараясь ему не противоречить. Качая головой с понимающим видом, он сумел произвести впечатление на дрокпа, и тот решил, что перед ним — посвященный в тайные учения, которые ему не положено разглашать; этим объяснялось упорное нежелание Ванга прямо отвечать на вопросы, касавшиеся будд, изображенных на фресках.

Уловка Ванга удалась. Молодой человек вознамерился доказать собеседнику, что он, Мунпа, вхож в оккультный мир, о котором тот умалчивал.

— Я спрашиваю вас о буддах, нарисованных на стенах храмов, — заявил он, — потому что сам видел, как другие фигуры, изображенные на других стенах, жили и пытались завлечь меня к себе. Я с большим трудом от них вырвался… Я и вправду от них сбежал? — пробормотал он в заключение.

Ванг слушал гостя очень внимательно. Он сожалел об отсутствии секретаря, который мог бы записать слова Мунпа и не решался делать заметки сам, опасаясь смутить собеседника и невольно заставить его прервать свой причудливый рассказ. Где находилась эта фреска с живыми фигурами?.. Как тибетец оказался в том монастыре?..

Каждый осторожный ответ Мунпа вызывал у Ванга новый вопрос. Несмотря на неловкие недомолвки, дрокпа не мог утаить связанных между собой событий, вытекавших одно из другого; вернувшись к истокам, он был вынужден обмолвиться о поисках сверхъестественной бирюзы, об убийстве Гьялва Одзэра, а также о том, как незадолго до его прихода в Дуньхуан наг принес ему сокровище, и какой-то демон похитил драгоценность, подменив ее обычным камнем.

Когда Мунпа закончил свой долгий рассказ, перемежавшийся множеством пауз, во время которых его собеседник осмотрительно хранил молчание, он совершенно выдохся.

Ванг понимал, что единственный способ урезонить безумца заключается в том, чтобы притвориться, будто он признает достоверность изложенных им фактов; он предложил Мунпа пойти отдохнуть, обещав поразмышлять над его историей, которая казалась ему сложной.

В самом деле, тяжелый случай, думал Ванг, вкладывая в свое суждение совсем не то значение, которое приписывал ему Мунпа.

«Надо отослать беднягу домой, на его высокогорные пастбища», — думал китаец, решив об этом похлопотать.

Несколько дней спустя он пригласил тибетца к себе и заявил:

— Пребывание в этой стране не пошло вам на пользу, вы встретили дурных людей. Вам следует вернуться в Цинхай, вы не найдете здесь ни бирюзы, ни ее похитителя.

В глубине души Ванг очень сомневался, что бирюза и вор вообще существуют. Он сомневался даже в существовании убитого отшельника. Эта драма и все сопутствующие ей обстоятельства вполне могли, подобно ожившим фигурам фрески, включившим Мунпа в свой круг, или подобно нагу, внезапно возникшему близ Аньси, оказаться галлюцинациями, плодами вымысла безумца. Впрочем, не состоит ли мир, который мы считаем реальным, из разнообразных теней, проецируемых измышлениями нашего ума на пустой фон? — спрашивал себя мудрец Ванг, и благодаря этой мысли был не склонен судить Мунпа слишком строго.