– А и верно! – усмехнулся ди Крей. – Здесь, в горах Подковы, за это, пожалуй, не сожгут, хотя, бог свидетель, и здесь многие не обрадуются, если ты заведешь речь о Книге или «лилиях Калли». Впрочем, есть страны, где Книгу читают открыто…

Последние слова прозвучали задумчиво, а затем ди Крей и вовсе замолчал, уйдя в себя, что-то обдумывая или вспоминая. В такие моменты человека лучше не трогать – дать ему побыть наедине с самим собой, – но Тина решила, что один раз вежливостью можно пренебречь. Такой случай когда еще представится. Может быть, и никогда.

– Как вы сказали? – спросила она с самым невинным, простодушным тоном. – Лилии Калли? Что за странное название! Я о таких цветах даже не слышала никогда. Что это?

Вообще-то она не только слышала, но и видела. И да, это действительно был как бы цветок, только нарисованный, вернее, вырезанный на коже и покрытый красной тушью. А вот что означала эта татуировка, дама Адель ей так и не рассказала, так почему бы не послушать, что знает о «лилиях Калли» Виктор де Крей?

– Ты задаешь интересные вопросы. – Ди Крей все еще был задумчив, оставалось, правда, неясным, о чем его дума. – Впрочем, отчего бы и не рассказать. Вы, леди, следует признать, весьма образованная особа. Я имею в виду, для бедной сиротки. И я сочту за честь продолжить ваше образование. Итак, лет, стало быть, сорок назад наш император, царствие ему небесное, ведь я говорю о Якове Верне VI, прозванном за простоту нравов Блуднем… Никогда не слышала? Ну, значит, в твоем образовании, милая леди, действительно имеются значительные пробелы. Тебя прощает лишь то, что бедняга скончался лет за двадцать до твоего рождения, а за прилюдное поминание его прозвища резали языки и через десятилетие после его смерти. Так вот, одним из последних великих свершений этого царствования была война с княжеством Чеан.

– Постойте! – вскинулась более чем удивленная Тина. – Я… Мы учили географию… Разве Чеан не часть империи?

– И да, и нет, – усмехнулся в ответ Виктор. – Все не так просто, миледи, совсем нет. Чеан не удельное княжество, а Княжество, если ты понимаешь, в чем тут отличие.

– Да, кажется… Ну…

– Княжество Чеан – монархия, – объяснил ди Крей. – И в этом смысле ничем не отличается, скажем, от Сурского королевства. Девяносто три года назад, во время «Войны Городов», Чеан формально признал Вернов своими сюзеренами. Княжество, однако, не платит Ландскруне ни налогов, ни дани, чеканит золотую и серебряную монету, имеет сильную армию и живет по собственным законам. Как так, спросишь ты, но секрет прост. Мир, я имею в виду трактат о мире, и признание, повторюсь, чисто формальное, вассалитета стали результатом полного истощения сил. Жестокая война истощила обе стороны – и империю, и княжество со всеми его союзниками – до последней крайности. Они просто не могли больше продолжать это безумие. Так и был заключен вынужденный мир, удовлетворявший – пусть и не в полной мере – амбиции сторон. Империя получила моральное удовлетворение, как бы поглотив княжество Чеан, включив его, пусть и формально, в свой состав, а династия Гарраганов не утратила не только престола князей Чеан, но и реальной власти, а значит, и могущества. Еще два слова о союзниках, чтобы ты поняла, как такое могло случиться. За спиной князя Чеан стояли города-государства Союза Трех Долин. Это к югу отсюда…

– Я знаю, – кивнула Тина, начинавшая понимать, отчего Верны не продвинулись пока так далеко на юг. – Они богатые, ведь так?

– Да, пожалуй, – согласился ди Крей. – Они весьма богаты и могущественны. Кхор, Шеан, Ливо, герцогство Решт… Но главное, они способны выставить немалые армии, вот в чем штука! Но сорок лет назад, под конец правления императора Якова, на юге случился недород, потом пришла чума, а в довершение всех бед началась междоусобная война. Яков решил, что время пришло, и двинул армию на восток. Чеан устоял, но свобода досталась ему дорогой ценой. Потери были огромны, но главное – в генеральном сражении в верховьях Фрая погиб Ги Торах Гарраган – князь Чеана. Он был молод, красив и отважен. А Торах – это прозвище, означающее на общем языке «Сталь». Таким он и был: сильный, упорный, несгибаемый и, разумеется, опасный. Но опасен он был для врагов, а вот женщины сходили по нему с ума, и, видимо, не без причины. В нем было все, что любезно вашему полу, и даже больше, недаром же его любила такая совершенная женщина, какой была юная жена князя Карла Ланцан. Она происходила с юга, из Решта, и, как это свойственно некоторым южным женщинам, отличалась своеобразной и яркой красотой и, разумеется, была склонна к сильным и несколько экзотическим чувствам. Племянница герцога Бруно II, Карла, несмотря на известную вспыльчивость, имела ясный ум и сильный характер. Во что могли развиться все эти достоинства с годами, если бы молодой князь остался жив, мы можем только гадать. В конце концов, в то время Карла, ее еще называли Калли, что означает на кхорском «Птица», была юной красавицей, влюбленной и любимой, буквально купавшейся в золотом мареве своего счастья. Но Ги погиб, и она осталась править княжеством одна, став регентшей при собственном малолетнем сыне. И вот тогда выяснилось, что император Яков оставил своим наследникам не только разоренную войной страну, но и смертельного врага. Врага жестокого, умного и беспощадного. Боль и гнев юной княгини отлились в жестокую мстительность княгини-матери. Не буду рассказывать тебе про все ужасы этого противостояния – необъявленная война длилась без малого двадцать лет и стоила жизни половине членов семьи Вернов, – но ты спросила меня о «лилиях Калли», и об этом я тебе, как и обещал, расскажу. Всех подробностей не знает никто. Во всяком случае, мне кажется, что я не встречал человека, знавшего об этом больше меня. Я даже не слышал о таких. То есть понятно, что все про все знала сама княгиня Карла. И, наверное, у нее имелись помощники, посвященные в тайну. Однако Калли умерла двадцать лет назад, не намного пережив, как говорят, не только собственного сына, едва успевшего занять престол, но и внука. А имена ее ближайших приспешников никогда даже не упоминались, так что и спросить некого. Последним, кто мог что-то знать, был маршал Герт де Бройх, но и он…

Неожиданно ди Крей замолчал, и молчание это оказалось таким, что на этот раз Тина не посмела его нарушить. Ди Крей сидел недвижно. Если бы не ритмично бьющееся сердце, его можно было бы принять за статую или за труп. Но Виктор был жив, разумеется, он дышал – пусть его вдохи и выдохи стали редкими и едва слышными, – и он о чем-то напряженно думал, прикрыв веками свои обычно внимательные глаза.

– Странное дело – случай… – сказал он вдруг, возвращаясь к жизни. – Впрочем, неважно. Вернемся к предмету нашего рассказа. «Лилии Калли» – так называли членов «Общества ревнителей древней крови» . Карла создала это общество, вернее, воссоздала, наполнив, как говорят, новым вином старые меха. Древняя кровь, если не знаешь, это старые континентальные племена и кланы, жившие по обе стороны хребта Дракона еще до великого переселения. Верны же – вожди одного из потоков переселенцев, и значит, любое упоминание о древней крови оскорбительно для них, как для нуворишей.

– Вот черт! – неожиданно сообразила Тина. – Старая речь, Старые графства, древняя кровь…

– Ну, ты правильно поняла, – кивнул ди Крей. – И Карла разожгла огонь давней вражды. В княжестве Чеан Книга Заката никогда не запрещалась, но о ней уже начали было забывать. Столько лет прошло… И вдруг ее принялись читать снова. И не просто читать, миледи, ее начали обсуждать и трактовать, а это уже ересь и мятеж. Но искорка упала, затлела сухая трава, и глазом моргнуть не успели, полыхнуло так, что только держись. Калли все рассчитала правильно, и удар ее оказался почти смертельным. Но «почти» – ты же знаешь – не считается. Ересь Книги Заката до ужаса напугала церковь, а мятеж заставил сплотиться вокруг Вернов даже тех, кто их ненавидел или не любил. Просто, когда вы плывете в одной лодке, любое резкое движение способно погубить не только твоего недруга, но и тебя вместе с ним. К тому же Людвиг IV Верн оказался талантливым политиком и недурным полководцем. Его главным достижением было, однако, не то, как он вел войну с мятежниками, а то, что он сразу же и крайне жестко отделил мятежников от основной массы населения, полагавшей себя потомками старых племен. Простым крестьянам, милая леди, горожанам или даже дворянам совсем не хотелось рисковать головой, доказывая, кто тут первый, а кто – второй. Начнись, впрочем, резня, и они бы поднялись. А это от трети до половины всего населения прибрежных районов. Вот в этом случае империя, скорее всего, не выстояла бы. Вернам и так приходилось несладко, а ведь они сражались с относительно малым числом мятежников, сила которых состояла в сплоченности и невероятном для нашего времени фанатизме. Они специально делали татуировки в виде лилии – ее тоже стали называть «лилия Калли», – чтобы никто: ни друг, ни враг не усомнился в их преданности идее. И да, среди них нашлось немало талантливых и интересных людей. Одним из них и был как раз маршал де Бройх, но о нем мы поговорим как-нибудь в другой раз. Слышишь?

Разумеется, Тина слышала. Мгновение назад – ди Крей как раз произнес имя маршала – в тишине ночи закричала неясыть, и значит, время пришло…

6

– Мочь! – сказал ребенок.

Девочка долго сидела молча, даже и не верилось, что такая кроха наделена терпением старого вола. Однако Ремт не возвращался, а время не текло и не бежало, оно тянулось, стекая в океан вечности слезой кедровой смолы.

– Мочь! – сказала девочка, разрывая своим высоким голосом тонкий холст тишины. – Она! – Маленький кулачок ударил куда-то туда, где должно находиться сердце. – Мочь! Ты хотеть, она ро-нять. Дверь. Ha-хрен! Глиф! – Новый толчок в грудь. – Мочь. Хотеть. Валить. Ура!

– Не надо, – сказала в ответ Ада. – Пер сатте э сеата!

«Ну, вот и все…»

Один ее старый знакомый сказал как-то, что заблуждения – это самая суть любого человека. Оттого люди так трудно с ними и расстаются.

«Я тоже», – увы, но так все и обстояло. Она готова была умереть, но не готова была изменить своим убеждениям, разрушить то личное, что строилось в ней так долго и с таким трудом. А теперь вот выяснилось, что никогда Ада ни в чем на самом деле так себя и не убедила. Она всего лишь заблудилась однажды и проблуждала в лабиринте собственных иллюзий долгих тридцать лет. Сначала одно, потом другое, но как же далеко она ушла в конце концов от себя самой. От той Ады фон дер Койнер, баронессы цум Диггерскарп, какой родилась на свет и какой должна была прожить свой век.