Как и предсказывала Челия, у Ашьи, наложницы отца, были весьма конкретные мысли насчет моего образа. Я должен был выглядеть царственно, но не пафосно. Богато, но не пошло. Изысканно, но не тщеславно. Однако в первую очередь (к моей тревоге и веселью Челии) я должен был выглядеть достойным претендентом. Приняв имя, я официально стану наследником отца. Наследником его состояния. Его власти. И Ашья твердо намеревалась позаботиться о том, чтобы в глазах патро каждого архиномо я выглядел обстоятельно, а в глазах каждой матры — романтично.

А потому по мере приближения торжества Ашья все чаще кружила вокруг меня. Она приводила портных и выбирала наряды для грядущих мероприятий, и ее сверкающие глаза постоянно высматривали недочеты. Когда я пожаловался, что вышивка на воротнике натирает, Ашья шлепнула меня по ладони, предостерегающе цокая языком, как было принято на ее родине.

— Так и есть, — сказала она. — Вы будете терпеть. Ваша одежда не для комфорта. Это статус.

В тот день все окна были распахнуты настежь, потому что весна подходила к концу и стояла теплая погода. Ветерок с моря и реки дразнил и соблазнял, касался кожи, заставляя желать облегчения, но не приносил его. Вскоре наступит лето, которого так страшится Челия, — зной укутает город плотным, неподвижным одеялом.

— Где Челия? — спросил я, когда хмурая Ашья, ухватившись за высокий вышитый воротник моего камзола, заставляла меня поворачиваться то вправо, то влево.

— На уроках. — Ашья указала на мои рукава портному и неодобрительно щелкнула языком. — Слишком длинные. Он не какой-то веланский актер. Подшейте их.

— Да, госпожа, — ответил портной.

На щеках Ашьи выделялись рабские шрамы, по три пореза на каждой, как было принято в Наволе. Она попала в наш дом, когда ей было четырнадцать: отец купил ее в качестве наложницы, чтобы согревала постель после смерти моей матери. Хотя Ашью пометили еще в юности, шрамы были отчетливо видны даже по прошествии стольких лет. Она умрет с этими знаками на щеках, сколько бы ни прожила.

Тем не менее Ашья управляла нашим хозяйством с властностью истинной аристократки, которой была когда-то в своей далекой стране.

— И я хочу, чтобы его туфли соответствовали наряду, — сказала она.

— Разумеется. Я могу нашить бриллианты...

— Чи. — Она вновь щелкнула языком. — Только не на туфлях. Регулаи богаты, а не глупы, маэстро.

— Разумеется, сиана. Приношу извинения.

— Что за уроки у Челии? — спросил я. — Она обещала быть здесь.

— У нее есть свои обязанности, — ответила Ашья, продолжая возиться с покроем моего камзола. — Это вас не касается.

У меня создалось впечатление, что, пока меня ощупывали, тыкали пальцами и кололи портновскими булавками, Челия развлекалась.

— Но она сказала, что будет здесь и выскажет свое мнение.

— Мнение этой девочки не должно вас волновать. Теперь вы будете встречаться с архиномо.

— Архиномо и их дочерьми, — кисло сказал я.

— Прекрасными дочерьми, — уточнила Ашья, вместе с портным подрубая мне рукава. — Стойте смирно, иначе вас уколют.

Я покорился, но был расстроен. Челия делала подобные мероприятия терпимыми. Она хотя бы оживляла их остроумными замечаниями. Сейчас она бы дразнила меня, обещая, что дочери архиномо станут падать в обморок при виде моих длинных рукавов, или утверждая, что моя шея, растянутая высоким царапающимся воротником, похожа на цыплячью. Что угодно, лишь бы развеять скуку. А вместо этого она сбежала, оставив меня на растерзание Ашье.

Ашья обошла меня кругом. Подергала длинный камзол.

— Да. Так лучше. — Она потрогала ткань. — Но я не уверена насчет цвета. Кремовый...

— Это отменный ксимский шелк! — возразил маэстро. — Он лучше, чем производят наши собственные мануфактуры. Предназначался для королевских лиц и был вывезен контрабандистами с большим риском. Мы не можем изготовить ничего подобного даже здесь, в Наволе.

— Да, мы с вами знаем, что это лучший шелк, но наволанцы... — Она нахмурилась. — Они любят яркие цвета.

— Будь Челия здесь, она бы вам сказала, — вспылил я. — Она мыслит как истинная наволанка.

Ашья прищурилась, оценивая мой выпад:

— Однако вы тоже истинный наволанец, но помощи от вас никакой.

Она встала рядом с портным и мрачно оглядела меня, размышляя.

— Думаю, нам будет достаточно Мерио. Давико, сходите и покажите ему цвет. Быстро. — Она хлопнула в ладоши, словно я был слугой. — Быстро, молодой Бык. У нас мало времени. Маэстро должен сшить камзол и доделать вышивку, а он не сможет заняться этим, пока камзол на вас.

Надувшись, я вышел из апартаментов Ашьи и спустился по лестнице. Миновал длинный приемный зал, где мы проводили семейные торжества в окружении образов старых богов, и из тени колонн ступил на садовый куадра.

Здесь, на одной из стен, отец приказал поместить фреску в память о моей матери. Она была в образе Эростейи, спавшей рядом с каменным медведем в высоких горах, в то время как другие животные выглядывали из зарослей, чтобы полюбоваться ее красотой и защитить ее. Эта картина была сильнее моих воспоминаний о женщине, с которой у меня ассоциировались запахи кардамона и меда, мягкость прикосновений к моей щеке. Глядя на фреску, я ощутил подкрадывающийся стыд за то, что назвал Ашью не наволанкой. Я знал, что эти слова причинят ей боль, и не ошибся. Нужно будет извиниться. Ашья желала мне добра и любила моего отца. На свой лад она хотела для меня самого лучшего. Но все же она была чужой, и мне не нравилось, что она ведет себя будто моя настоящая мать. Хотя ин веритас37 другой матери у меня не было.