Началось с ритуальных тостов за прошлое, настоящее и будущее — и так продолжалось на протяжении всей трапезы.

— Вы серьезно, сиана? — спросил отец, когда Фурия заставила служанку съесть ломтик картофеля, обжаренного с петрушкой и пардийскими томатами. — Думаете, я отравлю вас в собственном доме? Разве я похож на человека, который плюет в колодец?

— Вовсе нет. — Фурия отрезала голову угрю на блюде и протянула девушке. — Отведай, Силкса. Не сомневаюсь, вкус божественный.

Вместо того чтобы взять пищу рукой или щипцами, служанка наклонилась к пальцам хозяйки и изящно забрала зубами маслянистую плоть.

Мы все смотрели, испытывая револтафаме, ту странную смесь эмоций, что возникает, когда застаешь своего дядю в процессе совокупления с челядинкой. Омерзение, восхищение, смущение, чувство, что тебе не следует смотреть, — но ты все равно смотришь. Рабыня обкусывала угощение. Это было неприятно интимное зрелище. Все равно что видеть двух сплетенных друг с другом женщин, как на рисунках Арраньяло, но не уединившихся, а утоляющих свою страсть на ступенях Катреданто-Амо.

Девушка сглотнула, по ее голому бледному горлу было видно продвижение мяса.

— Неплохо, да? — сказала Фурия. — Сиана Ашья славится своими блюдами.

Девушка не ответила, но открыла рот в ожидании следующего кусочка. Я вспомнил сокольничего, кормящего птицу.

Аган Хан рассказал мне, что Полонос и Релус едва не подрались с хусскими воинами Фурии, когда та прибыла в наш палаццо и захотела, чтобы свита сопровождала ее внутри. В конечном итоге сторговались на этой единственной служанке. Аган Хан велел подчиненным держаться от нее на безопасном расстоянии, потому что ее ногти заточены, как ножи, и покрыты дистиллированным серпииксисом и если она кого-нибудь поцарапает — даже саму себя, — этот человек умрет в течение нескольких минут.

Увидев на ужине Фурию и ее диковинную служанку, я изрядно встревожился, но сейчас, глядя, как сиа кормит свою любимицу, испытал странную благодарность — происходящее отвлекло внимание от меня и моего самочувствия, потому что желудок снова сильно разболелся.

— Вы в моем доме, — сказал отец, — под моей крышей, за моим столом. Фьено секко, вино фреско, пане кальдо.

Это было древнее обязательство и могущественное: сухое сено, чтобы спать, холодное вино, чтобы пить, горячий хлеб, чтобы есть. Наволанская клятва гостеприимства и помощи. Гарантия безопасности и защиты, которую не нарушит ни один честный наволанец.

— Вы не можете сказать, что не доверяете чести Регулаи, — сказал отец. — Так в чем же причина вашего страха?

— Страха? — рассмеялась Фурия. — У меня нет никаких страхов. — Она выбрала креветку, сваренную с лаймом, и подала служанке. — Я никому не доверяю, — сказала она, — а потому ничего не боюсь. Все просто. — Фурия внимательно смотрела, как девушка жует и глотает. — В моем глазу нет ни крапинки страха.

— Вы правда думаете, что он вас отравит? Здесь? — поинтересовался Гарагаццо.

Фурия улыбнулась краешками губ.

— Я лишь думаю, что могла бы отравить себя здесь. Маленькая Силкса защищает не меня, она защищает моего дорогого Девоначи. Давай, девочка.

Фурия протянула служанке ложку холодного супа. Та наклонилась, чтобы попробовать. Фурия пристально наблюдала за ней, почти с завороженным предвкушением.

— Полно, Ничисия, — раздраженно проговорил отец. — Кажется, будто вы ожидаете, что бедняжка побагровеет и умрет у вас на глазах.

— Вы совершенно правы, яд может быть медленным, — ответила Фурия. — Следует подождать еще немного. — Она потягивала вино и продолжала с интересом следить за рабыней. — Кажется, она еще дышит.

— В вашем голосе звучит разочарование, — заметил генерал Сивицца.

— Ничисия... — снова начал отец.

— Взгляните на это с такой стороны, Девоначи. Если я испущу дух в вашем палаццо, многие имена восстанут против вас. Я оказываю вам любезность.

— Не надо кормить меня рыбьими потрохами и называть их икрой.

— Называйте как хотите, мне все равно.

Рабыня не побагровела и не рухнула на пол, и тогда Фурия откусила кусочек угря.

— Ай! Сиана Ашья! — На ее лице расплылось выражение блаженства. — Пожалуй, ради этого можно умереть. — Она притворилась, будто заваливается в обморок от аромата, одновременно подмигнув отцу. — Регулаи всегда славились изысканным столом.

— Какая одинокая жизнь, — заметил Аган Хан.

— Вы о чем?

— Никому не доверять. Жить в страхе. Всегда настороже. Не в состоянии расслабиться, даже среди друзей.

— А мы друзья? — спросила Фурия. — Я этого не знала.

— Союзники по интересам? — предположил калларино.

— Лично я даже представить не могу, какой унылой была бы моя жизнь, если бы не доверие и верность люпари, — проговорил генерал Сивицца, задумчиво покачивая вино в бокале. — Доверие, любовь добрых спутников питают не хуже пищи и вина. А может, и лучше, для солдата. Нельзя пережить ужас битвы и одержать победу без братского доверия.