— Эта блоха? — воскликнул Полонос. — Почему?

— Вы обыскали его кивис, — ответил Аган Хан.

— Его что?

— Деревянную штуку, которую он носит на шее, — подсказал Релус.

— Я не обыскивал его кивис. Это ты обыскал его кивис. Я обыскивал его яйца.

— Думаешь, это лучше? — спросил Аган Хан.

— Мы не знали, что он посол, — сказал Полонос. — От него воняло, как из конюшни.

— Он двадцать дней ехал по суше, — проворчал Аган Хан, устало щипая переносицу.

— А-а... Тогда все ясно. Проведя двадцать дней на суше, человек не может не вонять.

— Как и его кивис, — согласился Релус.

— Посол оказал нам честь, сразу явившись в палаццо, — объяснил Аган Хан. — Люди из Гекката не медлят по прибытии. Для них это демонстрация уважения.

— Ну, со мной он уважителен не был, — заявил Полонос.

— Еще бы, ведь ты обыскивал его яйца, — хохотнул Релус.

— Однако я нашел нож на внутренней стороне бедра.

— И потому вы решили обыскать кивис? — спросил Аган Хан.

— Най, — возразил Релус. — Сначала он нас проклял. А потом мы обыскали его кивис.

— Он вас проклял?

— И нашли еще один нож, — сообщил Полонос.

— Он у вас?

Полонос вынул нож из-за пояса и передал Агану Хану.

— Что за посол прячет два ножа, явившись посидеть за доской?

Аган Хан вздохнул.

— Носить при себе ножи — геккатская традиция. — Он повернул лезвие к свету, изучая. (Это была аляповатая вещица, покрытая бисером — то ли рубинами, то ли стекляшками.) — Геккатцы прячут оружие, когда этого требует вежливость, и ты знаешь, что они уже не причинят вреда. Это для них вопрос чести.

— Нам никто не сказал.

— Я сейчас говорю. Хозяин этого человека управляет нашим лучшим торговым путем в Ксим. Девоначи совсем недавно вновь открыл там банк после многолетнего перерыва — и теперь вы создали инцидент, который придется заглаживать Ашье. А кроме того... — Он сделал паузу. — Вы не обнаружили нож на его предплечье.

— Что-что?! — Оба солдата вытаращились на Агана Хана.

— Геккатцы традиционно носят три ножа. — Аган Хан подкинул нож в воздух, поймал и протянул Полоносу рукоятью вперед. — Сегодня он вернется. От вас обоих ждут извинений.

Нахмурившись, Полонос сунул нож обратно за пояс.

— Мне не нравится, что все эти люди снуют по палаццо. Их слишком много.

— В таком случае крепись, потому что дальше будет только хуже. Геккат, Паньянополь, Шеру, Бис, Дераваш, Вустхольт, Зуром, Хижа, Харат. И еще уйма стран. Ашья составила список людей, за которыми вы должны присматривать. — Аган Хан покачал пальцем. — А также список их традиций. Постарайтесь не осложнять Девоначи его труд... — Он заметил меня и умолк. — Давико? Что привело вас сюда?

Я задержался на пороге.

— Не хотел вам мешать.

Эти комнаты были частью нашего палаццо, но я никогда не считал их своими. В царстве людей, которые наслаждались жестокостью и искали ее, я был чужаком.

— Вы не помешали. Входите, входите. Эти двое уже уходят, чтобы практиковаться в дипломатии.

— А я бы хотел попрактиковаться в фехтовании, — сказал я.

— Я с ним займусь! — тут же вызвался Полонос.

— Нет, не займешься, — ответил Аган Хан. — Ты будешь извиняться перед послом. Ашья научит тебя, как преклонить колени и пометить щеку, чтобы он воспринял извинения всерьез. А теперь идите. Оба.

Парочка подчинилась, но, оказавшись снаружи, тут же принялась ругаться.

— Как тебя угораздило пропустить третий нож?

— Я обыскивал нижнюю половину. Верхняя была твоей.

— Три проклятых ножа...

Они вышли из двора. Аган Хан подождал, пока смолкнут их голоса, покачал головой со снисходительно-раздраженным выражением и обернулся ко мне.

— Я сейчас очень занят, Давико. Быть может, у Челии найдется время для тренировки. Близится ваш день имени — все сбились с ног... С вами все в порядке?

При упоминании дня имени я скривился от спазма желудка. В последнее время такое случалось все чаще. Маниакальные встречи с торговцами, доставка вин и сластей, подарки от сановников, а также неиссякаемый поток гостей постоянно напоминали о том, что мое Вступление вот-вот произойдет, и теперь желудок донимал меня ежедневно.

Мой друг Пьеро подошел к своему дню имени с размахом, принял семейное имя и символ и с удовольствием овеял себя семейной славой — пусть древней и потрепанной. Джованни пережил свое Вступление без особых проблем, едва оторвавшись от книг, когда все вокруг праздновали. Для меня же это был безымянный ужас. Еще одна дверь, по-своему не менее жуткая, чем сестры ди Парди; стоит войти в нее, и путь назад будет отрезан. Я страшился ответственности. Мой желудок снова перевернулся.