Головокружительная греза, рубиновое вино для тех из нас, кто вырос на легендах о нашем прошлом, об Империкс Сивикс Амонезе; для тех, кто ходил по ее руинам. Любой житель нашего крючковидного полуострова может рассказывать истории об империи. Эти три слова навевают воспоминания и ностальгию, горечь и желание.

Империя.

— Амонезе рассылала своих граждан по всему миру, — задумчиво произнес калларино.

— Амонезе сделала всех жителей мира своими гражданами, — поправил отец.

— Священники Шеру такие назойливые, — сказал Гарагаццо. — Утверждают, будто их переводы Либри-Люминари более точны, чем наши.

— И потому мы должны с ними воевать? — с сомнением спросил Сивицца.

— Шеруанцы никогда не скрывали, что хотят нас захватить, — ответил Гарагаццо. — Если бы не вы и люпари, не союзы мелких князей и наволанское оружие, мы бы уже наслаждались шепелявыми речами короля Андретона.

— Что ж, Девоначи ди Регулаи да Навола отважен, — сказала Фурия с легкой улыбкой. — Надо отдать ему должное.

— Так это правда? — спросил калларино. — Мераи — всего лишь начало?

— Если сможем обеспечить нам мир и процветание. — Отец склонил голову. — Мы, собравшиеся за этим столом, представляем величайшие силы не только города, но идеала. Мы — торговцы золотом, пастухи Амо, повелители стали, заклинатели политики. И здесь мы союзники. Мы уникальны. Мир можно объединить. Миру можно дать мир. Мир можно сделать наволанским, если мы этого захотим.

Стол вновь погрузился в молчание. Глаза Челии были такими же большими, как, должно быть, и мои собственные.

— Что ж, мне это нравится, — сказала Фурия.

— Вы просто хотите больше рабов, — проворчал Сивицца. — Империя будет стоить пленений и страданий, оплаченных кровью моих солдат.

— Я забочусь о своем деле, — невозмутимо возразила она. — Не делайте вид, будто это не принесет выгоды всем нам. Больше налогов, больше работников, больше величественных монументов в честь Амо, больше палаццо, больше земель в наследство сыновьям и приданое дочерям. Что же до ваших людей, зачем они стали солдатами? Чтобы толстеть и обдирать баклажаны в одиночестве — или чтобы снискать славу, владения, золото и женщин? Если люпари боятся сражений...

— Мы ничего не боимся! — воскликнул Сивицца.

Фурия рассмеялась:

— Я дразню вас, чтобы увидеть, как вы краснеете, генерал. На самом деле я не сомневаюсь в вашей отваге. И не сомневаюсь, что вы легко справитесь с любым, кто встанет на вашем пути.

Я оглядел лица собравшихся за столом. Размышления, жадность, страх, расчет. Комната словно пульсировала основными человеческими эмоциями — похотью, яростью, голодом, амбициями и оппортунизмом, — и меня окатило волной страха. Даже у Челии раскраснелись щеки. Ее глаза сверкали возбуждением, которого я не испытывал.

Я ощущал лишь нарастающий ужас.

— Мы не случайно заговорили об этом сегодня, — осознал я, и мой желудок перевернулся. — Верно, отец?

— Верно, Давико. — Отец слабо улыбнулся. — Не случайно.

— В Палаццо Регулаи не бывает случайностей, — добавил Аган Хан.

— Каждой детали — свое место во славу Амо, — сказал Гарагаццо, глядя на меня с новым интересом.

Теперь они все задумчиво смотрели на меня.

— Завтра мальчик станет мужчиной, — произнес калларино и склонил голову, изучая меня, словно лошадь на продажу.

— Мужчине нужна жена, — произнес калларино, на его лице была написана жадность.

— А жена... — Генерал Сивицца дернул себя за бороду. — Жена должна принести золото и войска.

— Весуна и ее флот? Туземные княжества? — Нахмурившись, Фурия разглядывала отца. — Най. Дальше. — Ее глаза блестели. — Ай. Девоначи. Шеру? Вы хотите победить его при помощи брака, а не меча?

— «Победа, одержанная без стали, остается победой», — процитировал отец.

— Шеру сочтет нас слабой партией, — возразил калларино.

— Чи. «Что видит оппонент — и что есть правда? — спросил отец. — Посередине пропасть — и она полна возможностей».

— Авиниксиус, — произнес Сивицца, глубокомысленно кивая. — Величайший стратег империи. И величайший манипулятор вражескими умами.

— Именно так. — Отец склонил голову. — Сегодня перед нами уникальный союз возможностей, друзья. Сегодня перед нами распростерся весь мир. Который еще об этом не знает.

Все смотрели на меня. Отец, Ашья, калларино, Сивицца, Аган Хан, Гарагаццо, Фурия, Челия.