Мир плакал. Не над тем, что сейчас должно было произойти. На это ему было глубоко и искренне наплевать. У него имелись свои причины лить слёзы.

«Лобное место» располагалось совсем недалеко от главных ворот. Нет, мощёной площади с плахой там не было. Просто посреди небольшого пятачка вытоптанной земли был вкопан широкий пень, на котором и рубили шею арестанта. Застарелая кровь, которую никто не потрудился убрать, пропитала дерево, из-за чего оно сменило свой оттенок на тёмно-красный. Ни корзины под голову, ни носилок для тела никто притащить, разумеется, не потрудился.

Я остановился перед пнём и на мгновение представил, как всё будет выглядеть. Вот приводят заключённого, со связанными за спиной руками, грудью кладут его на этот пень. Так, чтобы шея торчала слегка за его край. Затем взмах клинком, удар и вот голова, отделившаяся от тела, уже шлёпается в жидкую грязь. Я вытащил из ножен меч. Взмахнул им. Раз. Другой. Третий. Оружие было тяжеловато, а сам клинок непривычно заносило. Однако такая особенность лишь облегчала мою задачу. Всё выглядело просто. Представлялось просто. Но…

Я вытянул руку перед собой и внимательно посмотрел на неё. Она мелко дрожала. Не от холода, нет. Зараза, да кого я обманываю. Я нервничал. Нервничал с самого утра, когда только проснулся. Когда цеплял на пояс новый меч. Когда ржал вместе с Туром и Бернардом над тупой шуткой. Сидел и тихо срал себе в штаны, когда строил из себя «сурового командира», готового на всё ради будущего отряда. Меня пугало — это решение. Пугал ещё один шаг на пути во тьму. Пугало то, что ещё полгода назад на месте этого пацана мог оказаться я сам. Но я не имел права показывать этот страх. Сам себя лишил вчера на совете. Отступить сейчас, показать людям, что все слова про бегство с поля боя и смерть — лишь пустой звук, означало фактический конец отряда.

Десятки начали подтягиваться на «пустырь». Первыми показались мужики, но вскоре на площади появились и первые представительницы «женского взвода». Солдаты выстраивались полукругом, распределяясь по цвету лент на предплечьях. Десятники впереди, их десятки позади в два ряда. Все молча пялились на меня. А я, положив руку на эфес клинка, смотрел в небольшой закуток, между бараками, где располагался вход в местные казематы. Пленника должны привести оттуда.

Вскоре он действительно показался. Впрочем, не только он. Целая процессия. Бернард, двое бойцов, волочивших дезертира под руки, сам приговорённый с мешком на голове и заплаканная женщина. Кажется, её звали Мериль. Прибилась к нам ещё в Дрейке, так же как и Йонтек, сбежавший вчера с поля боя. Кажется, они вообще пришли вместе. Дерьмо. Только этого мне не хватало для полного счастья.

Женщина что-то втолковывала сержанту. Что именно я не слышал. Мог различить лишь истеричные нотки в её голосе. Впрочем, и без того, нетрудно было догадаться, о чём именно шла речь.

На половине пути она попыталась повиснуть на руке сержанта. Тот остановился и грубо оттолкнул девушку, из-за чего она едва не рухнула в жидкую грязь. Что-то коротко и отрывисто рявкнул, указав пальцем в мою сторону. Мериль несколько секунд смотрела на него, покрасневшими от слёз глазами. Затем перевела взгляд на меня. И побежала к нам, прямо через весь двор, путаясь в полах своей юбки и поскальзываясь на мокрых камнях мостовой. Я стоял и молча наблюдал за этим, стискивая рукоять своего бастарда до побелевших костяшек.

Добежав до лобного места, девушка бухнулась на колени и уставилась на меня. Она тяжело дышала и не могла выдавить из себя что-то связное. С её губ, вместе со стонами и судорожными всхлипами раз за разом срывалось лишь одно слово. «Прошу».

Я ещё раз посмотрел на неё. Затем обвёл взглядом своих солдат. Во взглядах некоторых читалось удивление и недоумение. Имелась и парочка насмешливых взглядов. Мол, устроила тут представление. Но большинство явно сочувствовали ей. Эта парочка путешествовала с отрядом достаточно долго, чтобы успеть познакомиться с каждым, преломить с нами хлеб и рассказать свои истории. И вот теперь история одного из них подходила к концу. А для меня неумолимо наступал момент истины.

— Когда вы оба вступали в отряд, вам чётко и ясно озвучили правила, — мой голос звучал холодно и отчуждённо. Словно бы сейчас, это говорил другой человек. Психика ушла в защиту. Собрала осколки совести и отошла в сторону, став лишь ещё одним безмолвным наблюдателем, — Уйти можно до боя. И после боя. Но бегство с поля боя — смерть. Приговор будет приведён в исполнение.

— Прошу… — девушка, давясь слезами, поползла вперёд, — Мы… Мы уйдём… Только не…

Она почти поравнялась со мной. Наклонилась, намереваясь поцеловать перемазанный в грязи сапог. Я отступил назад. Пробежался холодным взглядом по строю солдат. Нашёл два взгляда, в которых сочувствия не было.

— Эдгар, Лейн, уберите её, — снова холодный, отстранённый голос. На лицах бойцов сначала недоумение. Затем хищный оскал. Они были со мной в тот день, в той битве. И именно их тогда предал Йонтек. Бросил оружие и побежал, пытаясь выкупить за счёт их жизней свою собственную. Потому у них и не было сочувствия. Ни к нему, ни к его бабе.

— Есть, товарищ командир, — сказали они почти одновременно.

Шагнули вперёд, схватили девушку под руки и попытались оттащить в сторону. Та, несколько мгновений висела, словно тряпичная кукла, у которой оборвали все нитки. А затем издала громкий, полный боли и отчаянья вопль. Дёрнулась раз. Другой. Третий. Наклонилась вперёд и клацнула зубами. Теперь уже вскрикнул Лейн. От боли и неожиданности.