— Понял, двуногий, не дурак! — фыркнул он. — Будет сделано в лучшем виде!

Мы нашли нужную палату. Палата номер триста двенадцать. Я осторожно заглянул внутрь. Сенька спал. И остальные мальчишки в палате, его соседи, тоже спали. Только двое сидели в наушниках и телефонах, но увидев, что господин лекарь пришел не по их душу, тут же уткнулись обратно.

Тихий час, видимо. Это было хорошим знаком. Значит, нам никто не будет мешать.

Мы тихонько вошли в палату.

— Ну что, Фырк, — прошептал я. — Ныряй. И смотри в оба.

Фырк кивнул и плавно «втек» в спящего Сеньку. Я остался ждать, присев на краешек стула у его кровати. Пока Фырк проводил свою внутреннюю разведку, я решил не терять времени. Взял папку с историей болезни и начал внимательно изучать записи.

Общий ход событий я знал, но дьявол, как известно, кроется в деталях. Листы с назначениями, протоколы операций, результаты анализов в динамике, записи врачей и консультантов…

Прошла минута. Другая. Третья. Фырка все не было. Я начал немного нервничать. Что он там так долго возится?

Я быстро, но очень внимательно пробегал глазами строчку за строчкой. Большая часть информации была мне уже известна и укладывалась в картину тяжелого послеоперационного периода.

Прошло пять минут. Я чувствовал себя по-дурацки, сидя в палате со спящими детьми и напряженно глядя в историю болезни.

Но вот на одной из страниц с результатами тестов, мой взгляд зацепился за пару показателей. Записи лечащего врача только подтвердили мои опасения. А значит я не зря сюда пришел сегодня.

Я уже начал всерьез беспокоиться. Может, с Фырком что-то случилось? Десять минут его нет. Или он там нашел что-то такое, что не может мне передать?

И тут, когда мое терпение было уже на исходе, Фырк наконец-то «вынырнул». Он выглядел каким-то… ошарашенным. Его синие глазищи были вытаращены, а шерстка стояла дыбом.

— Двуногий… — его мысленный голос дрожал. — Ты не поверишь!

В этот самый момент сзади раздался тихий, но настойчивый голос:

— Простите, господин лекарь, а что вы здесь делаете?

Я резко обернулся. У входа в палату стоял отец Сеньки, Василий Ветров. И смотрел он на меня с нескрываемым удивлением и… подозрением.

Пожалуй, из всех, кого я хотел здесь увидеть, отец Сеньки был в самом конце списка. Его лицо, обычно такое простое и добродушное, сейчас было хмурым, а во взгляде читалось не только удивление, но и откровенное, неприкрытое подозрение.

— Двуногий, у нас проблемы! — тут же пискнул у меня в голове Фырк, который, кажется, тоже был не в восторге от такого неожиданного визита. — Этот твой папаша выглядит так, будто сейчас начнет нас с тобой на прочность проверять! А у меня тут, между прочим, важнейшая информация!

— Подожди со своей информацией, Фырк, — мысленно осадил я его. — Сначала нужно разобраться с этим.

Я медленно выпрямился, стараясь, чтобы мои движения выглядели как можно более спокойными и естественными. Положил историю болезни Сеньки обратно на тумбочку и с самой доброжелательной из своих улыбок посмотрел на Василия.

— Василий, здравствуйте! А я вот, решил проведать вашего сына. Узнать, как у него дела. Волнуюсь за него, знаете ли.

Василий, однако, моей дружелюбной улыбки не оценил. Он скрестил руки на груди и смерил меня тяжелым, недобрым взглядом.

— Заволновался он, значит? — его голос был хриплым и каким-то чужим. — А что ж ты, господин лекарь, не волновался, когда чуть не отравил его… мазью проклятой? Сначала хотел на тот свет отправить, а теперь, значит, волнуешься?

Я почувствовал, как мои кулаки невольно сжались.

Вот оно что. Значит, им все-таки удалось убедить его в том, что это я виноват в ухудшении состояния Сеньки. Подлецы!

Но я тут же заставил себя расслабиться. Злиться сейчас было глупо и бесполезно. Я прекрасно понимал причину такого поведения Василия. Страх за сына, отчаяние, бессилие…

В таком состоянии человек готов поверить во что угодно, особенно если ему это «что угодно» грамотно преподнести.

— Василий, — я постарался, чтобы мой голос звучал как можно более спокойно, но при этом твердо. — Давайте-ка вспомним, как все было на самом деле. Я всегда был на стороне вашей семьи. Сначала я спас вас, когда вас ударило током. Потом я единственный из всей бригады понял, что у вашего сына не «Стеклянная лихорадка». И, наконец, я помог мастеру-целителю Преображенскому во время операции, когда у Сеньки остановилось сердце. Так что, если кто здесь и волнуется о состоянии вашего сына, так это я. И волнуюсь я о нем не меньше, чем вы.