Гхырр Великий не мог знать о феномене «300 спартанцев» и нескольких подобных ему случаях, когда хорошее войско, да на узком участке творило чудеса и заливало всё вокруг кровью. Поэтому наш неведомый противник пёр буром.

А мы стояли. Стояли насмерть, вгрызаясь в этот каменный пятачок, как будто действительно вросли в стены древней бани. Отступать было некуда. За нами не было Москвы, но жить и победить хотелось.

В какой-то момент фаланга прогнулась под натиском орков, гномы скользили на скользком полу, а я проклинал дефицит коктейлей Молотова, которые сейчас пришлись бы очень кстати, если бросить их в район входа. Я стал во второй ряд, придерживая собой получившего уже с десяток ранений, но всё ещё стоящего на ногах гнома первой линии.

Со мной рядом держали фалангу Эйтри и Зобгин.

Мой короткий гномий меч, купленный на рынке Алатора, оказался на удивление эффективным в этой свалке, чтобы бить между щитами, награждая смертельными ударами орков, которые пытались раздвинуть щиты, чтобы добраться до проклятых фалангитов.

Меч легко пробивал орочьи кожанки и даже разил в сочленения их грубых доспехов.

Метательные ножи давно закончились. Я уже не считал, скольких уложил. Мозг работал в режиме автопилота: уклониться, ударить, снова уклониться, найти брешь в обороне врага, помочь товарищу.

Когда уставал, я отходил чуть назад и руководил обороной, как дирижёр адского оркестра, закрывая глаза и гортанно отдавая команды на гномьем (чтобы орки не поняли), перебрасывая бойцов на самые опасные участки, затыкая дыры в нашем покосившемся строю, выкрикивая команды и подбадривая гномов своим примером.

Гномы дрались как львы.

Каждый из них стоил десятерых орков. Их лица были забрызганы кровью, доспехи в щербинах от ударов, они теряли и тупили оружие о нескончаемых орков, которые валились на пол в несколько слоёв, но в глазах горела неукротимая ярость и решимость.

* * *

То, что орки накатывали волнами, давало короткие передышки. Я менял фалангитов и в отряде уже все или почти все были ранены и не по разу.

Наверное, люди бы уже падали от усталости, но гномы держались.

Бой в узком проходе превратился в настоящую мясорубку. Мы стояли уже несколько часов, отбивая одну атаку за другой.

Воздух был тяжёлым от запаха крови, пота, гари и орочьей вони. Трупы орков и людей громоздились перед нашими баррикадами, создавая дополнительное, жуткое препятствие для атакующих. Иногда они были такими высокими, что оркам приходилось карабкаться по телам своих же соплеменников, чтобы добраться до нас.

Я делал так, чтобы гномы пили. Кто не мог сам, тому подносили фляги. Раненые настолько тяжело, что они уже не могли сражаться, отходили назад, а те, кто мог делать хотя бы что-то, швыряли в очередную атакующую волну камни, шлемы, копья по навесной траектории в гущу напирающих орков, внося дополнительную сумятицу в их ряды. Один из них, старый гном с перебитой ногой, умудрился даже запустить в толпу целую каменную урну, которая, судя по донесшимся оттуда воплям, нашла свою цель.

Наши ряды таяли. Из двух сотен бойцов в живых было сто шестьдесят или около того, но из этих сорок пять были ранены до статуса «триста», то есть не могли больше сражаться.

У Зобгина лоб был залит кровью, Эйтри охрип от криков.

Но гномы держались. В какой-то момент, когда натиск врага стал особенно яростным, кто-то из них, кажется, это был тот самый молодой гном, что восхищался моей «победой над троллем», затянул негромкую, протяжную песню.

Древнюю, как эти горы, песню о мужестве, о доме, о последней битве.

Песня была на древнем гномьем, и я почти не понимал её.

Её подхватили другие. И вот уже над этим адом, над лязгом оружия, над криками и стонами, полилась суровая, печальная, но невероятно сильная мелодия. Она придавала сил, она объединяла, она не давала упасть духом. Даже я, не понимая слов, чувствовал, как по спине бегут мурашки.

Силы были на исходе. Я чувствовал, как дрожат руки, как гудит от усталости все тело. Мой доспех от Анаи был весь в выбоинах и царапинах, несколько пластин треснуло. Но он держал. Держал, как и эти невероятные, упрямые гномы.

И тут я увидел его.

Гхырр Великий. Вождь орков. Он выделялся даже в этой обезумевшей толпе. Огромный, облачённый в тяжёлые чёрные доспехи, с двуручной секирой в лапах, он шёл во главе своей личной гвардии — отборных, самых крупных и свирепых орков. Он понял, что мы устали и пришло его время.

Его звериные глаза горели яростью и решимостью. Он пёр напролом, сметая своих же, прокладывая себе дорогу к нам.

Если он прорвётся, это будет конец. Его появление воодушевит остальных, и они просто сметут нас.

Я посмотрел на своих оставшихся бойцов. Их было так мало. Они были изранены, измучены, но в их глазах всё ещё горел огонь. Огонь, который мог вот-вот погаснуть.

Нужно было чудо. Срочно. Или подкрепление, которого ждать было неоткуда. Или…

И тут я вспомнил. Дикаис. Древний бог, которому я, сам того не ведая, оказал услугу. Который исцелил меня и обещал свое покровительство, если гномы выполнят его условие. Мы ещё не выполнили его условие. Но, может быть… может быть, он услышит? Если не ради нас, то ради своего осквернённого храма, который мы пытались защитить?