Ночь. Спешит прочь от усадьбы некто в добротной, но неприметной одежде. Странно, от него не пахнет скверной, однако руки этого человека спрятаны в перчатки. Вот мой фамильяр оббегает его по большой дуге и поджидает вблизи того места, где он должен пройти. Отлично. Это лицо я не забуду. Хоть из-под земли найду мерзавца, которого послали сюда после моих разборок с франтом. Разведчик был один и на мой дом не напали, это говорит о том, что у противников слишком мало сил поблизости, либо нет уверенности в том, с кем они столкнулись. Осторожничают, выжидают, собирают информацию.

Меж тем незнакомец выходит на широкую проезжую дорогу и садится в поджидающий его экипаж. Фамильяр пытается продолжать преследование, но навстречу летит небольшой, но мощный пылевой вихрь, явно посланный тем, кто сидит внутри. Цап благоразумно решает отстать, тем более внешний вид экипажа он, а значит и я, запомнили во всех подробностях. На всякого разведчика найдется свой контрразведчик.

Суслик довел экипаж до одного весьма примечательного поместья, и когда я увидел, чей герб расположен на его воротах, то изрядно опешил. Ладно, обдумаю это чуть позже.

Я погладил уставшего, но весьма довольного собой фамильяра по спинке, а затем по любезно подставленному мне животику. И не удивился, услышав через несколько секунд блаженный вздох от разлегшегося на столе суслика.

Идиллию прервал Вроцлав.

— Простите, но там делегация от барона Луцкого.

— Чего хотят?

— Войну вам объявить.

Я хищно улыбнулся.

— Зови!

А что, имею я право хоть немного развлечься после всей этой тягомотины, или нет?

Посланцы барона выглядели в меру надменно и пафосно. Я на их фоне в своем глупом пиджаке и брюках смотрелся как ученик приходской школы для бедных против курсанта имперского училища. Радушно улыбнувшись очередным незваным гостям, я плюхнулся в кресло, вынудив их занять кожаный диван, с которого я предусмотрительно успел убрать подушку и плед.

— Мы, руководствуясь положением, самолично одобренным отцом-императором, объявляем вам войну, о чем уже уведомили надзорные органы! — напыщенно начал мужчинка в красных рейтузах.

Не, себе такие заводить не буду. Выглядит глупо и подчеркивает недостатки фигуры, если только ты не солист балета.

Не дождавшись моей ответной реакции, мужчинка несколько занервничал и бросил взгляд на свою свиту. А я продолжал радушно улыбаться им всем. Как говорил мой учитель, улыбка бесит идиотов.

— Вы вообще поняли, о чем идет речь? — осведомился носитель рейтуз после затянувшейся паузы.

— Вы объявляете войну, — послушно повторил я. — Вот только не понял, кому.

— Вам!

— Мне лично? Но дуэли вроде как запрещены. Или я отстал от жизни?

Счастливый обладатель красных штанов в обтяжку возвел очи к потолку, после чего принялся чеканить слова так, будто на самом деле хотел их не произнести, а выплюнуть.

— Мы, представители рода барона Луцкого, объявляем войну роду герцога Новака!

— А за что, если не секрет? — улыбка не покидала моего лица.

— Между нашими кланами накопились непримиримые противоречия, разрешить которые возможно только кровью!

— Да полноте! Причина какая-то неконкретная. Не помню такой в списке положения. Может, сделаете вторую попытку? А то говорите как-то мудрено.

Лицо моего собеседника приобрело цвет его штанов. Я даже сам с собой поспорил, хватит ли его удар. И разумеется, проиграл, слегка огорчившись этому обстоятельству.

— Ваш отец позарился на чужое! Пятигорье скупает продукцию у наших арендаторов, а барон Луцкий имел на нее свои планы. Налицо прямое вмешательство в финансовые интересы клана. Мы неоднократно предупреждали о недопустимости подобных действий, но реакции от Новаков не последовало. Вы посеяли ветер и пожнете бурю!

Я улыбнулся еще шире. Так, что заболели челюсти.

— Но разве в Империи не упразднено крепостное право? Ваши арендаторы не подневольные люди. Куда хотят, туда плоды своих трудов и продают. Думаю, если обратимся в соответствующую коллегию, там скажут ровно то же самое.

— Не забалтывай меня, сосунок! — мужчинка вошел в раж, и я порадовался, что между нами минимум два метра, иначе бы он точно оросил меня своей слюной. — Уже одно то, что Матеуш побоялся выйти сам и отправил на переговоры тебя, говорит о том, что вы чувствуете шаткость своего положения!