Удар о капот сломал ему несколько костей, но оказался не смертельным — фатальным стал отскок от асфальта при приземлении. И всё же череп крошился и пробивал мозг осколками недостаточно быстро, так что парень успел подумать, каково будет матери, если рядом с ней не останется никого. Странная мысль, совершенно отстранённая — его сознание воспринимало приближающуюся кончину как нечто естественное и почему-то своевременное, он даже испугаться не смог. И только подумал о матери. Странный человек.

Но очень уж не хотелось ему подводить единственного родственника, не хотелось оставлять её вновь на растерзание скорби и горечи. И одиночества. Но делать нечего — эволюция многим защитила людей, но костей, способных выдержать полёт в асфальт от столкновения с капотом «жигулей», не подарила, поэтому неприятный осадок как родился в его сердце, так и умер в тот же миг вместе с телом.

Хотелось бы Максу, чтобы его хотя бы на похоронах как следует похвалили? Конечно, кому не хочется. Любой человек стремится прожить жизнь так, чтобы было кому говорить на его могиле тёплые слова — если, конечно, это психически здоровый человек. Но ни узнать о том, как было в действительности, ни тем более наблюдать за процессом ему не довелось — равно как не доведётся никому из когда-либо живших.

Вместо того, чтобы смотреть слайд-шоу из воспоминаний или идти навстречу свету в конце длинного тоннеля, парень к удивлению своему обнаружил, что стремительно летит куда-то вниз, лицом в землю. Миг спустя твердыня врезалась ему в физиономию, а сухая пожухшая трава вонзилась острыми стеблями в ноздри и щёки, едва не отправив парня на перерождение ещё раз. Боль от падения обрушилась на него мигом позже — и вот тогда аукнулась и авария, и сопровождавший аварию страх. Вспомнилось всё, и это воспоминание стало невыносимо пережидать в неподвижности.

Максим подорвался на ноги, не подумав даже, что прямо сейчас, скорее всего, в его теле могут быть сломаны кости, раздавлены органы или, как минимум, случилось сотрясение; запнулся о сплетения осоки и снова плюхнулся оземь, на сей раз — задом. Хорошо, что руки не подставил — мог бы и запястья вывихнуть. Адреналин, впрыснутый агонизирующим мозгом в кровь, опалил рецепторы, окатил ледяной волной: парень хрипло дышал, бегая по траве немного подслеповатым от животного ужаса взглядом, а в голове вдруг промелькнула идиотская до омерзения мысль: «Это меня с такой силой отшвырнуло, что я в клумбу улетел?»

Неудачная шутка, никто не спорит. Но Макс, чудом по собственному разумению избежавший смерти, нашёл её великолепной и нервно захихикал. Ноги, руки, спина, шея — у него болело без преувеличения всё. Где-то тянуло, где-то ныло, где-то пощёлкивало — вдобавок жёсткая посадка выбила из груди воздух, поэтому отдышаться, сообразить, где он находится, и осознать, что ничего толком не повреждено, для бьющегося в панике сознания оказалось задачей непосильной.

Разрядка вылилась в смех. Юноша упал обратно на землю, но уже по собственной воле, раскинул руки и в голос заржал, опьянённый осознанием: он жив. Несмотря на то, что ощутил дыхание смерти, всё равно остался в живых! И как сильно он был рад, что не придётся оставлять мать в одиночестве в опустевшей квартире, не только овдовевшую, но и потерявшую обоих своих сыновей! Как сильно он обрадовался, что сможет ещё раз обнять Дашку! Максим смеялся от всей души, смеялся искренне, и даже боль в рёбрах не могла его утихомирить: по сравнению с тем, что могло случиться, боль являлась несущественной мелочью. Он уже давно не был так счастлив. Так искренне, по-детски счастлив.

А потому его не смутила ни тишина, совершенно не характерная для города, ни свежесть, которой пахло всё вокруг, ни рассвет, озаряющий деревья неподалёку розовым светом, хотя на Ярославль вообще-то опускалась ночь. Равно как не смутило юношу и то, что никто не бежит поднимать пострадавшего с земли. Минуты, наверное, две он валялся так в пожелтевшей траве и рыдал от радости, как маленький ребёнок, пока шок окончательно не растворился в крови. Только тогда парень прислушался к тревожному гласу инстинкта.

Нехорошее предчувствие медленно пробиралось по рукам и затылку к рассудку, раздвигая когтистыми лапами позитивные мысли. Действительно, почему не слышно шума моторов? Или, на худой конец, ругани? Уж материться-то водитель был обязан — в каком бы состоянии ни сел человек за руль, очень сложно не заметить, как смялся капот и дёрнулся автомобиль от столкновения с чьим-то телом… Хорошо, пускай даже придурок в стельку, но существуют же другие пешеходы или случайные свидетели — а сейчас ни криков, ни голосов… совершенно ничего. Только приглушённый расстоянием щебет.

Макс забыл, когда в последний раз слышал в городе пение птиц — не краткие испуганные писки, а полноценные трели. Медленно открыв всё ещё влажные от слёз глаза, он упёрся взглядом в высокое серовато-розовое небо. Потом так же медленно поднялся и сел, осмотрелся неторопливо и пришёл к весьма неутешительному выводу: он явно, совершенно точно и абсолютно на сто процентов не в Ярославле. Вот прям точно-преточно.

Ни пятиэтажных «панелек», ни выкрашенных серой глянцевой краской фонарных столбов, ни припаркованных прямо на проезжей части машин, ни вырвиглазовых светящихся вывесок «Пятёрочки» и «Магнита» — словом, вообще ничего привычного и родного.