Плуша — симпатичная и упитанная рыжая кобылка — бодро вышагивала, высоко поднимая тяжёлые ноги с густо обросшими бабками, по каменистому дну мелкой речки, таща через поток незагруженную повозку. Слева от Макса и вверх по течению, метрах в трёхстах, шумел невысокий водопад, на вершину которого сосредоточенно глядел Каглспар. Юноша против воли проследил за его взглядом и успел заметить только рога, сверкнувшие и тут же исчезнувшие за высотой.

— С этими тварями нужно быть настороже, — с расстановкой протянул мужчина едва слышно. — Они безобидные, когда по одиночке, но со стадом шутки плохи.

— А кто это был? — приподнявшись, чтобы получше рассмотреть обладателя ветвистых оленьих рогов, спросил Максим.

— Захария объяснит, если ты ему с порога не надоешь вопросами своими, — отрезал помрачневший Спар. — А пока лучше помолчи. Они на звук человечьего голоса отзываются. Нравится им мясо наше, да настолько, что уже речь узнавать научились.

Расспрашивать о созданиях, которым нравится человечина, у парня желание пропало, и он послушно замолк. Сложно сказать, что именно в облике и поведении Каглспара вызывало у бедняги доверие, но факт оставался фактом — опровергать тезисы здоровяка Макс не рискнул. Пейзаж с момента, как он задремал, изменился ощутимо: теперь ехали не через лес, а по петляющей между зарослями кустов каменистой дороге, и Плуша периодически оступалась на особо крупных булыжниках. Эта часть Эпиршира — где бы этот Эпиршир ни находился — куда больше смахивала на местность, в которой можно отыскать людей, по той хотя бы причине, что вдоль дороги кое-где встречались деревянные колышки. На одном Макс рассмотрел некое подобие указателя, правда, не разобрал, что именно было на нём нацарапано. Не то надпись старая, не то слова незнакомые.

Лежать в сене юноше надоело довольно быстро. Вроде как мягко, а вроде и колется что-то постоянно; вроде и смотреть не на что, а вроде как следовало бы запоминать маршрут на всякий случай, но на дне повозки этим заниматься неудобно. Хотел он попроситься к Каглспару на облучок, да только не решился. Солнце тем временем уже проделало немалый путь по небу и близилось к горизонту, когда за очередным поворотом вдалеке показался двухэтажный опрятный домик. Камень на дороге измельчал, возничий снова перевёл кобылу на рысь, и обитые железом деревянные колёса телеги усерднее и скорее заскрипели, приближая их к народу — Максим поймал себя на мысли, что этой конструкции не помешал бы ремонт, но сообщать об этом угрюмому здоровяку не стал. Он, кажется, и без того успел Спару порядком надоесть.

Вблизи домик оказался вполне милым — даже, пожалуй, слегка очаровательным. Выкрашенные белой краской каменные стены оплетал до окон второго этажа плющ, от главной дороги вёл полноценный земляной подъезд к зданию, широкий и выровненный, специально для гужевого транспорта. По обе стороны от двора стояли привязанные к кормушкам кони — все как на подбор коротконогие, тягловые, разной степени откормленности, и с упоением жевали ссыпанный в закреплённое на уровне их груди корыто овёс. Телеги, которые им приходилось тянуть, владельцы оставили позади дома — из-за края фасада выглядывал угол одной из повозок, потрёпанный и покрытый мелкими царапинами. Спар закатил за дом и остановился неподалёку от задней стены, бойко спрыгнул с облучка и отпряг Плушу, потом мотнул головой, приглашая ярославича следовать за ним, и повёл лошадь к её собратьям.

— Остановимся у Падмы, — проговорил он, привязывая кобылу к столбу. Шагавшая по солнцепёку почти весь день, лошадь с удовольствием принялась за закуску. — Денег у тебя нашенских нету, но то не беда — Путников много где без платы пускают на ночлег. Хоромы, право, не сулю, но крыша над головой будет, это точно. За ужин заплачу — ладом, не последний хер без масла доедаю.

— Спасибо вам, — искренне поблагодарил Макс: за день он успел здорово проголодаться и пропустил мимо ушей тот факт, что неких Путников, к которым причисляют и его самого, иногда пускают переночевать и не берут при этом денег.

— Вернёшь, как оказия будет, и можно на «ты», — покивал Спар. Закончив возиться с поводом, он слегка подтолкнул Максима к постоялому двору и сам зашагал ко входу. — Особо не трепись токмо про то, откуда ты. У Путников это не принято.

— Спар, очень тебя прошу, объясни ты мне нормально, кто такие Путники и почему ты постоянно меня так называешь, — дневной сон ничуть не ободрил парня — напротив, он чувствовал себя ещё хуже, чем раньше, и ноги едва его слушались.

— Сейчас сам всё уразумеешь.

И Каглспар с силой толкнул скрипучую дверь.

Звуки трактира навалились на Макса ударной волной. После целого дня, проведённого в тишине леса, они показались взрывом газа прямо перед лицом. В глаза ударил яркий свет десятков свечей — на освещение денег не жалели, — гвалт голосов канонадой загремел со всех сторон (какая хорошая у этого места звукоизоляция, однако), пёстрые краски замелькали во всех углах — парень растерялся и прищурился, но ручища Спара ободряюще втолкнула его внутрь.

Зал ничем не отличался от классического описания подобных заведений в Европе века этак пятнадцатого: низкие потолки, деревянное убранство, прилавок недалеко от печи, где можно было заказать съестного. Сначала юноше показалось, что это место — какое-то богом и прогрессом забытое селение в глубине необъятной Родины, но что-то во всём этом пестрящем шуме присутствовало неестественное, непривычное… ненормальное и не свойственное землям, на которых родился Макс. Диссонанс искал разрешения, и он стал вглядываться в лица присутствующих: они, в свою очередь, оборачивались на нового человека и изучали его с не меньшим интересом. В зале постепенно становилось тише, смолкали последние разговоры, и несколько секунд спустя всё внимание уже адресовалось вошедшему чужаку. Его изучали, ничуть не таясь, прямолинейно и незатейливо, он словно свататься пришёл! И чем дольше со всех столов тянулись к Максу заинтересованные взгляды, тем сильнее парень беспокоился.