Эту территорию никто не возделывал, тут было слишком болотистый грунт для сельского хозяйства, тут не строили домов и не пасли скот, так что местность поросла колючим кустарником и травами.

С одной стороны, это позволило влагам прорваться почти в упор, а с другой — сейчас всё это счастье начало гореть.

Вражеские солдаты, обнаружив, что пройти мимо башни нельзя, что гномы не дают им взобраться на стену у башни, сохраняя дисциплину и порядки, стали отступать.

Гномьи арбалеты щедро собирали смертельную жатву и всё же это нападение никак нельзя было назвать разгромом.

— Отличная работа, — пробормотал я себе под нос. Гномы были предсказуемы в своей эффективности.

Тем временем все усилия тарана пробить ворота не увенчались успехом, наклон тарана был слишком силён.

Удары были, однако «Плащ тролля» держал удар, а пехота, управляющая тараном с громадным весом, очень быстро уставала.

Не успел дым над Западной башней рассеяться, как враг предпринял новую попытку на противоположном конце, у Восточной башни. Там оборону держали орки под предводительством Раа, родственника старейшины Урзула. И если гномы были скалой, то орки — диким, непредсказуемым пламенем.

Альшерио, видимо, решил, что дикари не смогут организовать грамотную оборону. На этот раз атака была более массированной. Враги несли не только лестницы, но и тяжёлое бревно, то, что сняли с тарана накануне, которым не смогли пробит ворота во второе нападение.

Орки-лучники на стене стреляли редко и как будто нехотя, позволяя противнику подойти вплотную. Я видел, как вражеский офицер воодушевлённо машет мечом, уверенный в лёгкой победе.

Лестницы с грохотом прислонились к стене. Десятки вражеских солдат полезли наверх, предвкушая резню. Орки на стене словно испарились, попрятавшись за зубцами. Первые нападавшие уже переваливались через край стены, когда мрачный, молчаливый, как палач орк Раа издал гортанный, леденящий кровь рёв.

И тут начался ад.

Из укрытий, из-за каждого выступа, из самой башни выскочили орки. Они не стали держать строй. Они ринулись на врага с яростью берсерков. В узком пространстве на стене и в самой башне закипела жестокая, кровавая свалка. Тяжёлые орочьи тесаки и топоры с хрустом проламывали шлемы и доспехи. Это была не битва, а бойня. Враги, не ожидавшие такого свирепого отпора в замкнутом пространстве, дрогнули. Тех, кто был на стене, орки просто сбрасывали вниз. Тех, кто пытался прорваться в башню, встречали секирами в узких дверных проёмах. Через пару минут паническое бегство стало повальным. Враги скатывались с лестниц, бросали бревно тарана и в ужасе неслись прочь, преследуемые насмешливым улюлюканьем орков.

Первая атака захлебнулась.

День тянулся, как расплавленная смола. Альшерио понял, что блицкрига не вышло, и перешёл к тактике измора. Мелкие отряды постоянно атаковали разные участки стены, не давая защитникам передышки. Град стрел то и дело осыпал наши позиции. Но расчёт врага не оправдался. Благодаря Рою я видел, какой отряд устал, кому требуется подкрепление. Городская логистика, которую мы наладили, работала как часы.

Работал госпиталь, работали полевые кухни, развёрнутые в безопасных местах, которые поставляли на передовую горячую похлёбку и воду. Уставшие роты ополчения отводились в тыл на отдых, а на их место заступали свежие силы из резерва. Я дирижировал этой симфонией войны, и пока что мы играли её без единой фальшивой ноты.

Солнце шло к зениту, превратив каменные стены Каптье в раскалённую сковороду. Уже несколько часов подряд волны атакующих, одетых в алые и чёрные цвета лорда Гроцци, бились о наши укрепления, словно разъяренный прибой. Воздух был густым и тяжёлым, пропитанным запахом пота, крови, страха и горелого камня. Грохот осадного тарана, рёв сотен глоток, свист стрел и вопли раненых слились в единую, оглушающую какофонию войны.

Я стоял на стене. Мой дар, Рой, был активен на пределе возможностей. Я не просто видел поле боя, я чувствовал его. Я был каждым ополченцем на стене, ощущая, как дрожат его руки от напряжения. Я был каждым орком-лучником, выцеливающим очередного врага. Я был каждым гномом, что чинит сейчас повреждённые доспехи, чтобы прямо во время боя вернуть защиту ополченцу, починить щит, заменить сломанное копьё.

Это море колышущихся тел, это переплетение сотен воль и судеб было моим единым организмом, и я, его мозг, отчаянно пытался удержать его в целости.

Враг был силён и решителен. Альшерио Гроцци бросил в бой всё, что у него было. Его латники, словно железные жуки, снова и снова подкатывали к стенам штурмовые лестницы. Его лёгкая пехота, наёмники, дикая и разношёрстная толпа, лезли напролом, неся потери, но не считаясь с ними.

Но что-то изменилось. Я почувствовал это сначала на интуитивном уровне, а потом увидел подтверждение глазами Роя. Атаки стали терять свой первоначальный напор. Они всё ещё были яростными, но в них уже не было той слаженности и неумолимости. Солдаты Гроцци устали. Они выдохлись. Часы бесплодного штурма под палящим солнцем истощили их силы и, что важнее, их боевой дух. Лестницы теперь ставили реже, а те, что ставили, наши защитники сбрасывали с возросшей уверенностью.

Мой взгляд, усиленный магией, скользнул вдоль стены. Я снова и снова возвращался к одной точке, которая не давала мне покоя с самого начала штурма. Высокий одинокий пустующий дом, который Осмер, один из моих разведчиков, обнаружил накануне.

Идеальный плацдарм для прорыва. Я ждал, что враг воспользуется им, стянул туда резервный отряд, но… ничего. Дом стоял пустым. Альшерио либо не заметил этой возможности, либо, что более вероятно, приберёг. Эта неиспользованная угроза беспокоила меня больше, чем сам штурм.