Которая, как известно, хороша лишь при ловле блох.

Первая мысль по прибытию — местные будут безмерно удивляться возвращению руководителя Тайной Канцелярии, буквально давеча убывшего отсюда. Мол, раз только что был, то зачем вернулся? Что случилось? Но мне уже пора прекращать мыслить земными категориями. Что непонятно и удивительно для нас — для местных запросто быть может в порядке вещей. Раз вернулся вскорости — значит, была причина. Что-то случилось.

Потому удивления не было.

Разве что, был некоторый шок и замешательство Рады, когда в светлое, где лежала её мать, вошла наша с полковником двойка.

Рослый офицер даже в своём физическом обличии производил давящее впечатление угрожающего превосходства. А уж чин его и вовсе для местных похлеще чёрного флага для пилигрима.

Неплохое сравнение, кстати. В особенности, если учесть, что форма на Протопопове чёрная.

— Небезосновательно желаю всем присутствующим здравия, — спокойно произнёс военачальник, появляясь в светлом. — Тем паче, что оно не повредит всем нам.

«Все мы» оказались представлены довольно скудным набором персон.

Мать Рады, как лежачая больная, осталась в своей постели, что неудивительно. Когда ты несколько суток провалялась в бреду и лишь пару-тройку часов назад начала сравнительно трезво соображать, вернувшись из забвения, сил вставать у организма немного.

Иже с нею присутствовала и Рада. Бесчестных-Ерохина-младшая хлопотала вокруг родительницы. Судя по вороху постельного белья на полу и свежего вида убору кровати, мы с полковником прибыли несильно позже его смены. По всей видимости, девушка решила воспользоваться сравнительно стабилизировавшимся состоянием матери и сменила ей простынь с одеялом.

А, судя по приставленному в угол боевому посоху и сложенному форменному плащу, капеллан Распутина посильно помогала Раде, чем могла. Ева осталась в сапогах, юбке и кителе, прибрав верхнюю одежду прочь. Она не нужна в тёплом доме, и лишь мешается действовать в сравнительно ограниченном помещении.

С тяжестями и просто добрым словом помогал тот, кого Ева поименовала Поликарпом Алексеевичем: дюжий мужик однозначно рабочего происхождения. Кем он будет по факту — вскоре выяснится, а пока он помогал ухаживать за пациенткой.

Рада, побледнев, подобралась в присутствии офицера. Женщина же осталась невозмутимой, даже, если сердце и ёкнуло при входе высокочинного. Едва ли у неё будут силы на эмоции. А вот Ева и Поликарп подобрались, встав относительно по стойке. В моём мире им поставили бы «тройку с минусом» по строевой подготовке, но, быть может, в этом их поведение подобающе?

— Дозвольте ответствовать обратной взаимностью, господин полковник, — произнёс немолодым голосом мужчина. — Вашим услугам готов подрядиться в меру остатка здоровья. Бывший хорунжий особой лейб-гвардии Его Императорского высочества, Агапов Поликарп Алексеевич. Уволен по боевому ранению с привилегией.

— Войсковой капеллан епархии Московского гарнизона, — назвалась, видимо, в соответствии с требованиями устава и этикета служительница веры. — Распутина Ева Гавриловна. Обер-лейтенант.

— Вольно.

По команде оба едва заметно ослабили свои стойки, но всем станом продолжали выказывать почтение старшему по званию и должности.

Офицер посмотрел на Бесчестных-Ерохину-младшую.

— Рада Евлампиевна, — обратился он к девушке. — Обременю вас заботами о досточтимой родительнице в единоличии. Обязан изъять у вас вашу подмогу… на некоторое незначительное время.

Капеллан нахмурилась, но оставила реплики при себе. Мужик же понимающе кивнул.

— Я… Понимаю… Господин полковник… — чуть дрожащим голосом ответила Рада, как оказалось, Евлампиевна.

А сам отметил, что ни хрена себе, оказывается, у Протопопова осведомлённости и память. То Морозову-младшую по имени-отчеству величает, то Бесчестных-Ерохину-младшую… По ходу, он знает если не всё обо всех, то, по крайней мере, изучал личные дела в объёме причастности.

Тут впору удивляться даже не осведомлённости. Ветрана — наследница не последнего рода, а их руководитель Тайной Канцелярии может знать чуть ли не как «Отче наш…», наизусть и с завязанными глазами. А Рада — обитательница имения, чей владелец проходит по делу в компетенции оной конторы. Нет ничего удивительного в том, что Ростислав знает как одну, так и другую. А вот что он всех помнит поимённо — это заслуживает уважения. Моя память такого бы не вывезла.

— Госпожа Распутина, господин Агапов, — руководитель Тайной Канцелярии тоном указал обоим, что жаждет от них беспрекословного подчинения. — За мной. И ты тоже, наёмник.

Никаких «прошу проследовать», никаких «не покажете ли место для бесед». Строгое приказное «за мной».

А повёл нас он, оставив мать с дочерью в светлом, обратно к самоходке, что припарковал перед воротами имения.

По дороге я спросил его обитателей:

— Не вижу моих спутниц. Отдыхают?

— Не изволь тревожиться за девиц, добрый молодец, — проронил Агапов. — Почёл за честь предоставить кров, снедь да одр врачевателям хозяйки. Твои красавицы нынче в спальнях, возлегают.