За переборками грохнуло. Он повертелся, озираясь. Пузырьки разбивались об искривленный потолок.

Под распотрошенной палубой виднелся рукотворный устланный песком грот. Луч пошарил по его чреву. Вычленил нагромождение ящиков. Хищные силуэты снарядов. Обвитый алым флагом ствол пушки. Массивный компас, судовой колокол, штурвал, коробки с бутылками шнапса. Точно кто-то стаскивал туда все, что было на буксире.

Пульс участился. Сзади задребезжали мостики. Сергей обернулся. Тьма отпрянула, лишь покачивались плавно водоросли на люке. Показалось, что чья-то длинная тень втянулась за угол.

«Странно, не так ли? — шепнул голос разума. — Странно, что корабль, хоронившийся от специалистов столько лет, запросто впустил в себя заезжего гастролера».

«Ловушка…» — прошептал другой, потаенный голос.

Отгоняя тревогу и внезапно нахлынувшее чувство одиночества, парень попятился от трюма. Достаточно на сегодня, а завтра он возвратится и запасется сувенирами.

Всерьез опасаясь последствий своей задержки внизу, он заторопился к трапу. Очутился уровнем выше, поискал взором выход. Корабль хрипел разболтанными суставами. За оконцем маски плясали илистые нити. Вода желтела. В конце коридора стояли люди.

«Так вот оно какое, глубинное опьянение», — подумал Сергей хмуро.

И начал яростно отгребать к скважине меж арочными сводами. Оглянулся, желая удостовериться, что мираж исчез.

Луч уперся в оскаленный череп. В оскаленные черепа.

Трупы. Не меньше дюжины. Мертвый экипаж в лохмотьях.

Сергей успел подобрать объяснение: тела забило течением в коридорную кишку. В этот момент стоявший впереди моряк поднял голову и посмотрел прямо на аквалангиста.

Его лицо, голый череп в трепыхающихся волокнах мышц, плотоядно ухмыльнулось. Отворилась челюсть. Темные глазницы замерцали двумя огоньками. Такие же красные точки парами зажглись рядом.

И мертвецы побрели по палубе, неуклюже, как водолазы позапрошлого века. Клочья плоти и лоскуты военной формы волочились за ними. Скрюченные пальцы нацелились на Сергея.

Парень прикусил мундштук. Вдохнул судорожно, и его увлекло к потолку. Спина выгнулась дугой. Аппарат стукнулся о металл. Барахтаясь, Сергей устремился вверх, а мертвецы поползли за ним в облачке гнилостной органики.

Омары разбегались из клюзов, стены норовили полоснуть раковинами.

Сергей убеждал себя, что жуткий экипаж толкают водные массы. Что нужно остановиться и перестать паниковать, и скелеты спланируют в свою могилу.

Они всплыли, цепляясь за края прорехи. Он почти слышал, как клацают зубы. Мертвецы карабкались из шахты, и глаза их алчно сияли.

Сергей метался по кубрику. В затылке болезненно ныло. Давило на барабанные перепонки. Гудело в евстахиевых трубах.

Он помнил из фильмов Кусто, что рыбы и морские звезды съедают утопленников, а остальное быстро подтачивает вода. Но чудовища маячили в десяти метрах от него: крепкие кости в тряпье измочаленного мяса. Жгучая ненависть на уродливых физиономиях.

Маневрируя, Сергей кинулся к дыре в корпусе судна. За ней простирался донный ландшафт. Мелькнул косяк рыбок с яркими плавниками.

Вон, вон из этого ледяного ада! Прочь от навязчивой галлюцинации…

Аквалангист вырвался наружу. И буксир ожил. Стальные лебедки ринулись к крошечной фигурке, схватили щупальцами и потащили обратно. К мертвым мордам, усмехающимся в проломе. К когтистым лапам. Корабль захлопнул пасть, отсекая поток пузырьков.

…Таня брыкалась и хрипела на гостиничных простынях. Спящий, тонущий в кошмаре Сергей душил ее — выпученные глаза отразились в стекле маски. Дверь сотрясалась от ударов.

— Что там у вас происходит?

Зомби повторно издох. Сергей головой разбил иллюминатор и вынырнул из корабля.

Шымкент…

Бабушка говорила Кымбат, что после шести недель станет легче. Но миновало четыре месяца, а концерты крошечного Данияра сделались все громче и продолжительнее.

Колики, говорила бабушка.

Книги утверждали, что младенцы спят две трети суток. Данияр бодрствовал больше времени. Кымбат вскакивала среди ночи, чтобы качать колыбель. Она осунулась и похудела, сгинули прибавленные за месяцы беременности килограммы. Злость набухала в материнском сердце. Нехорошая, горькая злость. Под утро она вопила на сына (и на отца Данияра, который пропал, узнав о пополнении). А потом рыдала, свернувшись клубочком.

Она решила игнорировать крики малыша. Вдруг, увидев, что мать не бежит по первому зову, он постепенно прекратит истерики?

Но надолго Кымбат не хватило.

«Засранец!»

Она швырнула подушку о стену. Достала раскрасневшегося ребенка из колыбели и отнесла в кровать.

Интернет-форумы пугали мамаш судорогами, конвульсиями, эпилептическими припадками, детскими смертями.

— Ну что же ты не замолчишь?

Малыш водил в воздухе кулачками, разевал рот. Разглядывая его трепыхающийся язык, Кымбат подумала о птенцах, требующих пищи.