Он красиво ударил в снежную грязь алебардой, щелкнул каблуками, развернулся и был таков — вместе со всем отрядом.

Ну что ж, мелкий инцидент разрешен… подумал я, надевая перстень обратно на цепочку, чтобы повесить на шею. И вдруг встретился глазами с д’Артаньяном. Ротимер, оказывается, стоял неподалеку и слышал весь наш разговор.

— Вы — правда барон? — пораженно спросил он.

— А ты подозреваешь меня в подделке жалуемых королем регалий? — осведомился я.

— Н-нет… Прошу прощения. Учитель! Но почему вы не сказали?!

— Моего титула как преподавателя Академии должно быть для всех достаточно, — пожал я плечами. — Для этих стражников тоже. Но я обещал ректору скрыть, что тут работают некроманты. Пришлось зайти с другой стороны.

— Ясно… — протянул Ротимер. Потом добавил: — Если вы покажете, что барон, Питер тут же начнет заискивать.

— Симон — начнет, — кивнул я. — Питер — не знаю. Но ты думай не о Питере, твое дело заниматься своими проблемами, а не делами других. У тебя есть неплохой шанс взять эти двадцать золотых монет. Вот на нем и сосредоточься. Конкурс уже скоро.

— Да, учитель! — сказал Ротимер уже совсем с другой интонацией.

Ярмарка прошла для моих питомцев довольно успешно. После нее Финн и Аня — явно посовещавшись! — принесли мне заработанные деньги и отдали на сохранение. Я, хмыкнув, загрузил это все в Ночку: надежнее тайника не придумаешь! Но предупредил детей:

— Вы же понимаете, что я уеду на все праздники и каникулы? Меня дома ждут.

— Понимаем, — чуть погрустнел Финн.

А Аня неожиданно весело, без слез, сказала:

— Без вас, конечно, очень грустно, но мы себе оставили на сладости! А я вот именно поэтому вам деньги и отдаю, что вы уезжаете! На Новый год столько всего будут продавать, не хочется потратить случайно.

— Какая толковая мысль! — сказал я. — Молодец, Аня. Но если все-таки деньги понадобятся для чего-то срочного, обратитесь к заместителю декана Вилье, я его предупрежу.

Аню передернуло.

— Бр-р! Вот к нему точно не пойду! Он страшный!

— Значит, деньги целее будут, ты же этого хотела, — подколол ее Финн.

Меня очень радовал их прогресс: Финн стал живее и раскованнее, Аня перестала все время рыдать. Гийом, кстати, тоже прогрессировал, но пока в основном внешне: учеба ему не очень давалась, однако от нормальной еды мой третий «недокормыш» резко пошел в рост и за четыре месяца вытянулся сантиметра на четыре, если не на пять! В результате вся одежда стала ему мала. Форму ему с руганью, но выдали новую (помогло, что я успел подлизаться к кастелянше), однако вот все остальное… Гийом хотел было все заработанные на ярмарке деньги на одежду и потратить, но кто-то — на удивление, чуть ли не Эдвин! — посоветовал ему все, что можно, пошить в нашей мастерской, а докупить уж остальное.

Тем временем подходило время конкурса сочинений. Я ожидал каких-то страстей и драм, но на удивление ничего не было, кроме того, что Марго — наша невозмутимая Марго! — обратилась ко мне накануне, пожаловалась на бессонницу из-за конкурса и попросила усыпить ее магией. Гусары, молчать! Девочка явно говорила без всякого подтекста и вообще не подкатывала, а действительно нервничала.

Естественно, магией я усыпить ее не мог за неимением таковой, но заварил немного травок, которые дала в дорогу Мириэль. Они были не столько сонные, сколько просто успокоительные — местный аналог пустырника. Мне он ни разу не понадобился, потому что я и на работе уматывался, и Леу потом вечерами добавляла. Однако Марго я сказал, что это мощное снотворное. Девочка начала шататься, едва выходя из моего кабинета. Сила самовнушения сработала: она отлично проспала всю ночь, и утром мы ее еле добудились.

По моей оценке, занять если не первое, то одно из призовых мест (их было всего три, но за второе место давали только десять золотых, а за третье — пять) имели шанс трое из «неженок». Жан, благодаря глубокому и аналитическому уму, всегда писал очень интересные эссе, однако формулировал все максимально сжато и лаконично, «телеграфным» стилем. В результате его работы часто не дотягивали до нижней планки по объему, а при этом, бывало, он не успевал написать их в срок! Но все же если в комиссии попадется кто-то достаточно не-формалист, его усилия имели шанс быть замеченными. Ротимер Арталон-Дерагон, он же д’Артаньян, писал неожиданно отлично — я даже удивился, откуда у мальчика его возраста и наклонностей такой прекрасный литературный стиль? Неужели книжки дома читал? К счастью, Ротимер стал со мной несколько откровеннее после того, как выяснилось, что я барон, и рассказал мне, что, действительно, все детство прятался от пьянчуги-отца в библиотеке. Которую собирал его дед и под угрозой фамильного проклятья запретил отцу продавать хоть что-то оттуда, а иначе бы он и ее давно распродал! Однако он иногда делал глупые грамматические ошибки (сказывалось отсутствие систематического образования), да и сами мысли в эссе не отличались особенной новизной. Питер, наоборот, писал очень грамотно, любил бравировать нестандартностью своих идей, но из его работ сквозило высокомерие, которое он не считал нужным скрывать, и он частенько вставлял сомнительные пассажи, которые сам полагал блестящими и не соглашался убирать.

У остальных ребят, увы, шансов не было вообще, даже у Марго, самой грамотной из них. Если, конечно, никого во время самого конкурса не озарит какой-нибудь гениальной идеей. Но я не стал им ничего об этом говорить. Наоборот, всех подбодрил, и сказал вот что:

— Учтите, что первый король этого мира, его величество Эдвард Хемпстед, не выиграл в жизни ни одного конкурса сочинений!

— Что, правда? — удивилась Мелисса.

— Да, именно, — подтвердил я. — По крайней мере, в нашем мире! Не проводилось здесь тогда конкурсов сочинений.