Элиар подошел ближе и, опустившись на колени, лбом коснулся лотосных стоп, как ни в чем не бывало поприветствовав наставника в старинной храмовой манере. Несмотря на поздний час, ученик явился в боевых доспехах и титульных одеяниях Великого Иерофанта, на голове его хищно сверкала шипастая диадема, а веки были густо зачернены, что делало взгляд пугающим, а выражение лица — суровым. В этот миг Элиар походил не на жреца, коему должно быть глашатаем воли небожителей, а на воина, добивающегося своего по праву превосходства, извечному животному праву силы.

Словно для дикого зверя, убивать стало для него делом привычным.

— Мессир, я вернулся, — знакомый гортанный голос прозвучал чуть приглушенно. — Зная, как вы презираете лианхэ, предположу, что вам будет отрадно услышать об их прискорбной судьбе. Почти никого из этих лесных дикарей не осталось в живых и на свободе. Даже в заповедных Лесах Колыбели они оказались не всесильны. Даже бессмертный Алейрэ не сумел защитить своих питомцев. Как я и говорил, никто на Материке не в силах устоять перед могуществом Черного Солнца.

Элирий пораженно молчал. Конечно, он всегда недолюбливал Потерянных и презирал их выбор, но все же не считал, что они должны быть без жалости истреблены. Как бы то ни было, в лианхэ, как и в Совершенных, текла священная кровь небожителей. Их общая кровь. Свидетельство их общего великого прошлого.

Похоже, Элиар только-только вернулся в цитадель и первым делом направился сюда. От ученика остро пахло страхом, болью и смертью. Кровь покрывала его с головы до ног, словно падшего бога, словно яростного дракона в черной мантии. Возможно, жрец Черного Солнца проводил какой-то ритуал или самолично участвовал в жестокой битве. Приглядевшись внимательнее, Элирий заметил, как блестит и отливает лаково-красным черненая сталь доспеха, да и свежие пятна на титульных одеяниях определенно были того же страшного происхождения.

Этой кровью мертвецов Черный жрец щедро окропил и его собственные драгоценные одежды, но почему-то вопиюще дерзкая выходка не тронула обычно внимательного к таким вещам Элирия. Задержавшись цепким взглядом на каждом сочленении доспеха, он с облегчением убедился, что те не повреждены и глупый волчонок не ранен. Хвала небожителям, вся эта кровь на нем — чужая.

Однако поводов для радости больше не было. В этом несбывшемся мире война приобрела катастрофический размах. Настолько катастрофический, что Красный Феникс впервые не желал быть ни среди побежденных, ни среди победителей.

— Цивилизация Лианора пала, пала навеки! — подняв голову, с мрачным удовлетворением провозгласил Второй ученик. — Наконец-то на всем Материке не осталось больше мест, неподвластных храму Затмившегося Солнца. Не осталось никого, кто не убоялся бы меня.

Объявив это, Элиар одну за другой церемониально поцеловал ему кисти. Элирий не противился знакам почтительности, хотя в душе царило мучительное смятение.

— Мессир по-прежнему плохо спит? — с ласковой укоризной осведомился ученик, запоздало сообразив, что посреди ночи застал Учителя бодрствующим. — Если бессонница не перестанет терзать вашу светлость, я снова начну давать вам на ночь маковое молоко. Отсутствие отдыха плохо сказывается на самочувствии и настроении мессира.

Элирий только вздохнул, вдруг поняв, что и темные разводы на перчатках, что по-хозяйски лежали сейчас на его коленях, — это тоже чья-то кровь. Ее было много, слишком много, чтобы не обращать внимания.

Заметив его реакцию, Элиар тут же стянул перчатки и резко отбросил их в сторону, но и руки ученика также оказались перепачканы. Не желая касаться Учителя окровавленными пальцами, Элиар хотел было смущенно убрать их, но Элирий вдруг остановил его, осторожно накрыв руку ученика своей.

Да, отчего-то он испытал сильное желание протянуть руку и накрыть оскверненные смертью пальцы волчонка своею ладонью. Не успев проанализировать свой порыв, он просто сделал это.

— Вы считаете, я ненавижу вас… возможно, вы правы, — совершенно внезапно Элиар переменил тему, и Элирий вздрогнул, бесцеремонно вырванный из потока мыслей. Напрочь игнорируя правила этикета, ученик смотрел ему прямо в лицо и, должно быть, легко прочитал застывшее на нем выражение ужаса и отвращения. — Но еще больше я ненавижу себя — за то, что не решился сделать то, что должно. За то, что рука моя оказалась недостаточно тверда и не поднялась на моего наставника. За то, что я не смог совершить убийство, которое спасло бы нас всех.

Речи и поведение волчонка были столь несуразны, столь диковинны и странны, что Элирий по-прежнему не представлял, что ответить, и почел за лучшее сохранять молчание.

— Я подарил вам жизнь ценою жизни целого мира… но вам это абсолютно безразлично. Конечно же, для великого Красного Феникса Лианора этого недостаточно, чтобы проявить хоть каплю благодарности.

Элиар раздраженно высвободил свою руку и продолжил, в негодовании повысив голос:

— Из-за вас мне приходится приносить в жертву людей с чистой кровью. Но их кровь недостаточно сильна, чтобы надолго снизить черное излучение. Их кровь — совсем не то же самое, что ваша лотосная кровь.