Теперь настал мой черёд тяжко вздохнуть:

— Что там комроты-один?

— Михайлов пытался замаскировать, спрятать танки на улицах — но основной бомбовый удар пришёлся именно на его роту. Четыре танка накрылись с экипажами, столько же машин требуют срочного ремонта. Маслопроводы перебиты, гусеницы осколками сорвало, экипажи ударной волной контузило… Страшное там творилось, Пётр Семёнович, страшное! Приданные Михайлову кавалеристы выбыли наполовину убитыми и ранеными… И это ещё хорошо, что зенитчики на себя бомберы перенацелили, а наши «соколы» немцам разгуляться не дали. Иначе накрылись бы все… Бойцы ведь неопытные, во время бомбежки пытались бежать — так их осколками-то и побило!

Мне осталось лишь согласно кивнуть, с горечью в душе осознавая, что все потери первой и третьей рот — на моей совести. Однако горечь моя с примесью мрачного удовлетворения — это вам не случайное столкновение, что ещё можно было выдать за ошибку артиллеристов или летунов. Полноценный бой с большими потерями с обеих сторон! Такое уже не замнешь… Кстати, о потерях:

— Сколько немцев на вокзале осталось?

— Чуть больше сотни убитых и тяжелораненых, не сумевших отступить. А также вся их противотанковая артиллерия, три бронетранспортера и четыре автомашины — последние уже во время эвакуации. Две пушки, правда, могут ещё стрелять — но только через ствол, панорамы разбиты… Уцелевшие фрицы сумели отступить в сторону высоты 374.

Понятно, наши потери все равно больше… Но это и немудрено — танкисты на БТ-7 с противопульной бронёй и десантом на броне сходу, без разведки атаковали вокзал, где враг сумел закрепиться. Численно превосходящий враг! А Кругликов молодец, выбил противника из стратегически важного оборонительного пункта… Михайлов, в отличае от него, потерял больше половины роты под бомбежкой, без всякой пользы.

— Значит, немцы пока оседлали господствующие высоты?

Начштаба осторожно кивнул, после чего с сомнением добавил:

— После таких потерь нам атаку на высоты не потянуть. В строю всего двадцать исправных машин осталось, чуть больше половины кавалеристов… Если немцы там также хорошо закрепились, как на вокзале, мы просто угробим остатки батальона.

— Не угробим. Я полякам на чужом горбу в Рай въехать не позволю…

Бомбоубежище как раз покинули главные переговорщики — полковник Бронислав Раковский (начштаба «южного фронта», важная птица!) и подполковник Рыжинский. Вслед за ними показался и лощеный хлыщ Сикорский — молодцевато выглядящий бригадный генерал Францишек Сикорский с тонким, чуть вытянутым холеным лицом подлинно дворянской наружности, с четырьмя «крестами» (орденами) на груди. Правда, царских наград на груди руководителя обороны Львова не наблюдается… И вообще, как я понял, все старшие офицеры ляхов являются выходцами из австрийских «польских легионов» — в Первую Мировую воевавших на стороне Габсбургов. Даже как-то обидно за польских офицеров Русской Императорской армии — те хотя бы нормальное военное образование получили! Наверняка были также и те, кто окончил ещё царскую академию генерального штаба… Хотя о чем это я? Национальный герой новой Польши Пилсудский эти самые «легионы» и основал, воюя за австрияков против русских и служивших в РИА поляков. Вот последних не особо-то и двигают… А ведь как кажется, с ними было бы проще договориться.

Впрочем, ответы в духе «у нас нет полномочий», коими меня неизменно кормили до самого налёта, я больше терпеть не намерен:

— Значит так, господа офицеры и прочие «ясновельможные панове»! Если кто не понял, на польскую землю ступил враг, идёт война. И в этой войне Советский Союз протянул вам руку помощи. Вы все слышали орудийные выстрелы и плотную перестрелку в районе железнодорожного вокзала? Мои танкисты выбили немцев с вокзала. Но разве им помогли польские солдаты?!

Раковский пробубнил что-то невнятное, на что майор-переводчик, уже чуть пришедший в себя, спокойным тоном перевёл:

— Совместные операции невозможны без предварительного обсуждения плана атаки, постановки боевой задачи и налаженного взаимодействия. Вы, как кадровый военный, не можете этого не понимать…

— Как раз понимаю. Потому прямо сейчас предлагаю вам разработать план совместной атаки на высоты 324 и 374 — и как можно скорее нанести удар, пока к немцам не подошли подкрепления!

Выслушав моё предложение в переводе майора, Раковский ожидаемо покачал головой:

— Мы не можем обсуждать с вами боевое взаимодействие, пока политическое и высшее военное руководство Польской Республики не достигнет с Советским Союзом требуемых соглашений. Мы военные и выполняем приказы…

— Стоп. А теперь, господин майор, постарайся перевести так, чтобы меня, наконец, УСЛЫШАЛИ. Никакой Польской Республики де-фактор уже не существует. Большая часть её территории оккупирована вермахтом — а исторические области западной Белоруссии и Украины заняты советскими войсками, введенными на территорию Польши для защиты наших соотечественников. Столица в осаде — а все высшее военное и политическое руководство, на которое вы ссылаетесь, трусливо бежало заграницу! Таким образом, именно вы, в сущности, являетесь последним не сложившим оружие войсковым соединением свободной Польши. И только от вас зависит, останется ли такое государство на мировой карте по окончанию войны! Реальному союзнику, оказавшему нам реальную помощь на поле боя, пойдут на встречу. Но если вы позволите сражаться за вас чужой армии… Что же, в таком случае вините только себя в том, что в истории павшей республики вы запомнитесь трусами, не проявившими ни должной силы воли, ни должной смелости.

Получилось резковато — как кажется, я сумел задеть все возможные больные точки панов-офицеров. Переводчик аж побледнел от негодования и напряжения — ещё бы, ведь ему это ещё переводить! Догадавшись о внутреннему душевном состоянии последнего, я поспешил добавить:

— И не смейте сглаживать углы, господин майор. Перевод исключительно слово в слово! Ибо я хочу уже наконец понять, имею ли я дело с боевыми офицерами — или же паркетными шаркунами, в жизни не нюхавшими пороха!

Майор медленно, чуть запинаясь, начал переводить — а я посмотрел прямо в глаза Сикорскому, спокойно и чуть насмешливо. Впрочем, ни один мускул на лице бригадного генерала так и не дрогнул, а взгляд его оставался все таким же отчужденно холодным… И тем менее, выслушав переводчика, он согласно кивнул головой, медленно и неспешно заговорив — я смог различить на слух лишь знакомое «так».