Под конец вопроса голос командующего армии всё-таки срывается на крик. Я же стараюсь отвечать спокойно — хотя собственное раздражение в груди постепенно нарастает:

— Авиация была нужна в качестве поддержки для штурма высот 374 и 324, занятых немцами.

— Ты что, Фотченков, совсем с ума сходишь?! Какой штурм, у нас приказ с немцами в бой не вступать! Комбриг, ты знаешь, что такое приказ?!

— Товарищ комкор, я знаю, что такое приказ. Но очевидно немцы подобного приказа не имели! В течение текущего дня врагом из засады были атакованы делегаты связи, разведчики старшего лейтенанта Чуфарова — а днем первая и третья роты моего батальона. Одна попала под воздушный налёт фрицев, вторая вступила в бой с немцами в районе железнодорожного вокзала — после того, как её головной дозор обстреляли из пулемёта. Враг был разбит и выбит с занимаемых позиций — сейчас же идёт совместный с поляками штурм ключевых высот, занятых немцами.

Как ни странно, Голиков дал мне выговориться — и только после ответил, едва сдерживая эмоции:

— Фотченков! Да ты хоть понимаешь, что за нарушение приказа пойдёшь под трибунал?! Что ты творишь…

Выдержка окончательно изменила комкору, сорвавшемуся на крепкую брань — и мне пришлось дослушать её до конца… Чтобы после яркого, насыщенного замысловатыми эпитетами монолога командующего сухо и деловито поинтересоваться:

— Товарищ комкор, из-за отсутствия авиаподдержки штурм господствующих над городом высот обернулся тяжёлыми потерями. Сейчас бой затухает, мы выбили противника, но потери ещё подсчитываем… В строю хорошо, если с десяток танков наберётся! Оставшихся в наличии сил удержать город мне не хватит. Немцам подходят подкрепления, не сегодня завтра начнётся генеральный штурм. Так когда мне ждать свои подкрепления?!

В рабочем кабинете секретаря ЦК ВКП(б) СССР Иосифа Виссарионовича Сталина горел мягкий, приглушенный свет абажура. Вкупе с благородным оттенком дубовых панелей, коими обшит весь кабинет, а также зелёным сукном стола, свет абажура создавал довольно приятную, даже расслабляющую цветовую гамму… Здесь было уютно.

Однако собравшиеся в кабинете «вождя» члены его ближнего круга расслабленными отнюдь не выглядели. Напряжённо-обеспокоенные взгляды, обращенные к Иосифу Виссарионовича и бледные от волнения лица; Климент Ефремович Ворошилов, председатель главного военного совета и маршал Советского Союза невольно потянул от себя ворот кителя, словно тот врезался ему в горло. А народный комиссар иностранных дел СССР Вячеслав Михайлович Молотов время от времени промокал вспотевший лоб кипельно-белым платком… Сталин же несколько рассеянно набивал трубку табаком из папирос «Герцеговина Флор»; какое-то время он молчал, словно бы целиком поглощенный этим неспешным, таким знакомым и размеренным процессом — и только закурив, обратился к присутствующему за столом начальнику Генштаба:

— Товарищ Шапошников, докладывайте.

Борис Михайлович мгновенно вытянулся в струну, словно на параде, демонстрируя отменную «старорежимную» офицерскую выправку:

— Иосиф Виссарионович, докладываю. В ночь с 18 на 19 сентября передовой отряд Волочиской группы войск шестой армии Голикова под командованием комбрига Фотченкова зашёл в город Львов…

Со стороны Шапошникова последовал развёрнутый доклад о событиях последнего дня, приведших к столкновению с немцами. В частности, он доложил и о двух утренних ударах германцев, нанесенных из засад, и об ультиматуме комбрига, требующего от полковника Шернера вывести свои части из города… Тут, правда, доклад командарма первого ранга прервал начальник главного политуправления Красной армии Лев Захарович Мехлис:

— Слишком много на себя комбриг взял! Почему не согласовал свои действия с политическим руководством и командующим армии?! Кто ему дал право ставить немцам ультиматум?!

Однако прежде, чем Мехлис озвучил бы напрашивающийся вывод о том, что комбриг Фотченков является главным виновником разразившегося конфликта (достойным«высшей меры»!), его неожиданно сбил с толку негромкий, вкрадчиво-мягкий вопрос наркома НКВД:

— Вячеслав Михайлович, вы не напомните мне — обговоренная с немцами демаркационная линия ведь пролегает значительно западнее Львова? Если я не ошибаюсь, на перегорах с Риббентропом мы договорились установить границу по первому варианту линии Керзона — не по второму?

Молотов удивлённо округлил глаза, не иначе от неожиданности — но тут же громко, поставленным голосом опытного дипломата ответил:

— Совершенно верно, Лаврентий Павлович. Львов обсуждался в ключе именно советской зоны влияния и неотъемлемой части УССР.

Берия развернулся к Сталину, направив на «вождя» вопросительный взгляд умных серых глаз из-под пенсне. Он не счел необходимым спрашивать — а что тогда вообще немцы делают во Львове? Иосиф Виссарионович итак его прекрасно понял, согласно кивнув в ответ: мол, замечание принимается. Однако обратился он к Шапошникову:

— Борис Михайлович, продолжайте… И я попрошу больше не перебивать докладчика.

Начальник Генштаба, все ещё стоящий навытяжку, коротко кивнул и продолжил:

— По истечению срока ультиматума батальон 24-й лтбр Фотченкова при поддержке двух эскадронов спешенных бойцов 5-й кавалерийской вошли в город. В районе железнодорожного вокзала передовая группа одной из ротных колонн столкнулась с немецкими саперами, устанавливающими противотанковые мины… Считаю необходимым отметить, что до настоящего дня у польского гарнизона во Львове не бало танков — и что пулеметный огонь открыли с немецкой стороны.

Сталин согласно кивнул, приняв во внимание замечание командарма, после чего Шапошников продолжил:

— После огневого контакта наши танкисты выполнили приказ комбрига — уничтожить врага в случае агрессии с его стороны. Приказ был отдан после утреннего столкновения с немцами… Одновременно с начавшимся в районе вокзала боестолкновением, над городом появились немецкие пикировщики, атаковавшие вторую ротную колонну батальона. Последних отогнало дежурное звено советских истребителей, выполняющих патрулирование в районе Львова… Также следует отметить, что наши «соколы» знали о нахождение в городе передовых частей бригады. Об этом успел сообщить полковой комиссар 24-й лтбр Макаров — так что истребители приняли решение вступить в бой с немцами, увидев на земле горящие танки.