Шрифт:
— О, да ты к гримёру заглянул, — хмыкнул прапор с издёвкой.
— Упал он, начальник… — протянули два гнусавых голоса из глубины хаты.
Урки с нижней шконки ржали в зубы, складывая синие от наколок пальцы в непонятный знак.
— Ну, упал так упал, — равнодушно отмахнулся выводной.
— Ага, неуклюжий фраер, — заржали урки.
— На шконках залежались? — рявкнул прапор, врезав дубинкой по железу. — Прогулка общая, мать вашу!
Урки нехотя поднялись, поплелись к выходу.
Бульдог замешкался, дернул прапора за локоть, прошипел, чтобы чужие уши не услышали:
— Товарищ прапорщик… я ж сотрудник бывший. Мне нельзя с этими в одной… Переведите… по закону… жалобу накатаю…
Прапор сузил глаза, вперил взгляд прямо в него и едва заметно качнул башкой.
— Тут не твой закон, понял? — процедил он. — А ну, пшёл!
И пихнул Бульдога вперёд.
Коридор тянул сыростью и хлоркой. В конце тускло светился прямоугольник неба — дворик СИЗО, где давали подышать по расписанию.
Бульдог шагал, сутулясь, чувствуя на спине острые взгляды урок.
— С-сучары… — сквозь зубы прошипел он. — Не просто так меня к «синим» подселили…
Глава 6
Во дворе седьмого блока СИЗО, на прогулке, всё произошло слишком быстро: чья-то подножка, резкий толчок в спину, и Бульдог рухнул на гравий, ударившись грудью. Воздух вырвался из лёгких с сипом. В ту же секунду по рёбрам прилетела хлёсткая подлянка — удар носком ботинка.
— Помогите… — прохрипел он, хватая ртом воздух, но рядом уже никого не было. Толпа арестантов, только что окружавших его, рассыпалась по углам. Все делали вид, что ничего не заметили, и даже не обернулись.
— Помогите… — выдавил он снова, с надеждой коснувшись взглядом серых глазков видеокамер, что висели в углу двора. — Нет… не посмеют… не посмеют меня убить… тут же всё пишется… — шептал он сбивчиво, как молитву, но внутри с холодком зрела мысль: зря надеется. Писалось всё, но не для того, чтобы защитить.
Он был прав лишь в одном — всё это было частью спектакля. Предисловием к куда более неприятной сцене.
К нему наконец подошёл сотрудник в камуфляже, схватил за шиворот и рывком поднял.
— Чего разлёгся?
— На… на меня напали… — сипел Сметанин. — Вы же видели…
— Ничего я не видел. Шёл, споткнулся, упал. Бывает.
— У меня… у меня ребро сломано, — морщился Бульдог. — Мне нужен врач. Рентген нужен.
— Ничего у тебя не сломано, — дубак ткнул его локтем в бок, как раз туда, куда только что пришёлся удар ботинка. Сметанин скрючился от боли.
— Я же говорю… сломано… — выдавил он, пытаясь сохранить вид хладнокровия, но голос срывался на жалобный хрип.
— Ладно, — буркнул тот. — Сейчас доложу старшему смены.
Через двадцать минут Сметанина уже вели по территории СИЗО. Молодой сержант, сотрудник смены, а на местном языке — контролёр (так повелось еще с советских времен), ещё с лицом зелёного курсанта, но уже с усталостью бывалого тюремщика в глазах, повёл его в сторону медблока. Протащил мимо обшарпанного корпуса для «тубиков», потом — мимо палат с обычными больными. В СИЗО были свои медкорпуса, приспособленные ещё в советские времена: туберкулёз, ВИЧ, гепатит — всё проверяли в первый месяц пребывания, так положено.
Но Бульдога привели не к травматологу, а к кабинету с табличкой «Врач-терапевт».
— Мне нужен травматолог, — жалобно сказал он, держась за бок.
— Иди давай, — коротко бросил контролёр и постучал.
За дверью раздался глуховатый голос:
— Входите.
Кабинет встретил привычным для СИЗО антуражем: клетка вдоль стены, массивный стол, ободранный линолеум. За столом сидел врач. Гражданский. Возрастной мужик с аккуратной профессорской бородкой, в очках, с безобидным видом. Таких в медчасть брали охотно: от них требовалась исполнительность и привычка к рутине, работе по строгим правилам и на одном месте.
— Арестованный Сметанин доставлен, — доложил сержант, придерживая Бульдога за локоть.
— Спасибо. Подождите за дверью. Или… — врач перевёл взгляд на решётку в углу кабинета. — Лучше поместите его в клетку.
Сержант открыл калитку, и Бульдог, дыша с натужным хрипом, вошёл внутрь. Захлопнулась дверь, зазвенели железные прутья.
В каждом кабинете медблока было так — клетка, даже давление мерили через решётку, а если ставили капельницу, то делали это только при контролёре. Слишком много раз небрежность заканчивалась кровью.