Бульдог опустился на стул за решёткой и попытался выровнять дыхание, но каждая вдыхаемая крупинка воздуха резала бок.

— Доктор… мне нужен рентген, — сипло выдавил он, держась за ребра. — Я не понимаю, почему меня к вам… Вы же не травматолог.

— Не беспокойтесь, — мягко и немного буднично проговорил врач. — Разберёмся.

Эскулап встал из-за стола и подошёл к металлическому процедурному столику у стены. Из шкафчика достал ампулу, шприц, привычно щёлкнул ногтем.

— Что это вы… собрались делать? — нахмурился Бульдог, насторожившись.

— Прививка. Обычная профилактическая. Не волнуйтесь.

— Нет, вы не поняли, у меня травма, — уже жёстче процедил Сметанин. — У меня рёбра, мать вашу, ломит.

— Разберёмся и с рёбрами, — голос врача оставался ровным, но глаза сверкнули холодком. — Вы хотите попасть в штрафной изолятор? Одного моего слова хватит.

— Нет, нет… что вы… — тут же сбавил тон Бульдог. — Я всё понял. Прививка — так прививка.

— Вот и славно, — врач подошёл ближе. — Оголите плечо.

Сметанин сдёрнул ворот рубашки, подставил плечо. Холодная игла скользнула под кожу. В мышцу ушло два миллилитра прозрачной жидкости.

Сначала Сметанин почувствовал жжение в плече. Потом странное чуждое тепло расползлось по всему телу. Голова закружилась так, будто его подхватило ураганом. Всё изменилось, стол перед ним расплылся. Он попытался подняться, но ноги не слушались. Словно свинцовые гири придавили его к полу.

— Что… — язык не поворачивался, будто стал каменным. — Что вы мне вкололи?

— Тише, тише, — улыбнулся доктор, наклоняясь к нему.

— Кхе… — Сметанин уже еле шевелил губами. — Ты кто… мать твою…

— Сейчас вы уснёте. И больше никогда не проснётесь, — произнёс врач с той же спокойной улыбкой, будто объяснял курс лечения.

— Что?.. — сипел Сметанин, уставившись в мутнеющий потолок. — Что ты мне… вколол?

— Всё будет выглядеть, как обычный инфаркт, — врач говорил ровно, будто зачитывал инструкцию. — Вскрытие покажет острую сердечную недостаточность.

— За… зачем? — голос Бульдога сорвался в шёпот. — Почему-у?..

Доктор слегка приподнял уголки губ. Сметанин уже не видел этой улыбки, мир перед глазами стал сплошным красным пятном. Но слова он услышал отчётливо.

— Вам привет от Инженера, Аркадий Львович.

Последнее, что почувствовал Бульдог, — как сердце вздрогнуло и остановилось. Он замер в нелепой позе на стуле, тяжело уронив голову на грудь.

Врач выждал ещё пару минут, проверил пульс, убедился, что всё кончено. Поднял телефонную трубку, набрал короткий внутренний номер.

— Арестованному Сметанину стало плохо, — произнёс он ровно и бездушно. — Срочно нужны реанимационные мероприятия… Хотя нет. Уже поздно. Похоже, инфаркт. Летальный исход.

Он положил трубку, перевёл взгляд на камеру видеонаблюдения в углу под потолком. Красный индикатор не мигал. Врач был уверен — она не работает. Всё здесь было устроено так, как задумал Инженер.

Утро началось странно, но продолжилось ещё страннее. Я смотрел на девчонок и пытался сообразить, чего ради они так уставились на меня. Ждали чего-то.

— Да… — протянул я, недоумевая.

— В смысле, да? Что решил? — выдохнула Машка. В её глазах обида тлела, губки надулись, как у ребёнка, которого лишили мороженого.

— Ты что, не помнишь? — сузила глаза Алька.

— Девчонки, да что с вами? Чего я должен помнить или не помнить? — я свел брови.

— Ну мы же вчера всё обговорили, — хитро протянула Машка, бросив косой взгляд на рыжую.

— Мы всё знаем, Макс, — добила Бобр, подбоченившись.

— Что вы знаете-то? — хмыкнул я.

Ну что я мог им рассказать? Не тайны, так сказать, следствия… да и не про Лютого же. Ведь нет же?

— Всё знаем, — прозвучало в унисон.

— Ты должен определиться, — настаивала Машка, постукивая ноготком по кружке.

— Да, определись уже, Максим Сергеевич, — усмехнулась Алька.

Меня, честно говоря, словно током кольнуло. Доходить начало: разговор был не про то, чтоб выпить вечером или куда съездить. Они обсуждали будущее. Моё и своё.

— Ну… с кем ты желаешь остаться? — голос Машки дрогнул, в нём слышалась и боль, и решимость одновременно.

Алька как-то более самонадеянно кивнула, и в её глазах даже сверкнуло торжество. Она явно считала, что я вот-вот скажу: «Бобр, ты моё всё». Свои шансы она оценивала выше.