Они напряглись, некоторые даже отрицательно мотнули головами. Тогда я поднял ладонь, стараясь говорить мягче:

— Всё нормально, мужики. Там мой коллега и друг. Он ранен, его нужно вытащить — нельзя уходить без него.

Они, наконец, кивнули. Двоим другим я велел искать выход. Они упирались, не хотели отходить от группы, но я настоял: нам нужно как можно скорее найти выход и выбраться отсюда. И самым эффективным будет именно разделиться.

Мы вошли в помещение крематория. Жар от печи ударил в лицо. Семён Алексеевич лежал там же, где я его оставил. Повязка на боку почернела от крови, а с нею он терял жизненные силы.

— Аккуратно его берите, — скомандовал я.

Про себя подумал: эх, были бы носилки. Глаз зацепился за брезентовый халат, висевший на стене — больше похожий на старый рыбацкий дождевик. Сдёрнул его и бросил мужикам.

— Так! Кладите его сюда. Аккуратнее, эй! Не дрова несете.

Они послушались, аккуратно уложили Мордюкова на плащ. Тело Морды — тяжёлое, неповоротливое. Мужики взялись за углы импровизированных носилок, подняли его, и голова Семёна Алексеевича безвольно моталась, пока они шагали.

— Голову держите кто-нибудь! — крикнул я.

Кобра пристроилась рядом, придерживала голову, пока я охранял всю нашу процессию. Неизвестно, кто здесь мог еще нам попасться и в какой момент.

Мы двинулись. Тут же откуда-то из коридора раздался крик:

— Сюда! Здесь лифт!

Это нас окликнули те двое, что ушли искать выход.

Мы пошли на голос и вскоре очутились у лифта. Дверцы лифта не реагировали на кнопки. Мы сгрудились у панели. На экранчике загорелся сенсор — отпечаток пальца.

— Нужно приложить палец, — сказала Кобра.

— Верно, — подтвердил один из мужиков. — Это замок электронный. Считыватель.

— Чёрт… — выдохнул я. — Тут нужен кое-какой конкретный палец. Тащите труп Ландера.

Приволокли профессора с раздавленной головой. Один из парней скорчился, скрючился — и его вырвало прямо на пол. Остальные держались. Мы подтащили тело профессора к двери и приложили палец к сенсору. Красный индикатор вспыхнул и замер. Не реагирует — наверное, умная машинка поняла, что палец холодный, неживой.

Доступ ограничен.

Или у профессора не было доступа? Ну да… Он, возможно, здесь сам был как пленник.

Я со злости пнул дверь. Выстрелить? Нет смысла. Только замкнёт, и всё.

И тут раздался взрыв. Пол сотрясся, стены загудели. В помещении крематория что-то обрушилось, осыпался бетон. Воздух наполнился гарью и дымом. Освобождённые с криками отчаяния попадали на пол, закрывая головы руками.

— Что происходит?! — закричал один из них.

— Самоуничтожение, — резко сказал я. — Думаете, наш побег остался незамеченным?

— Но ты же сам сказал, что мы в безопасности… — начал было другой.

— Спокойно, — я посмотрел ему прямо в глаза. — Не разводи панику. Здесь нет охраны, но электроника, вероятно, под контролем. Всё это управляется снаружи. Но раз есть вход, значит, и выход имеется. Будем выбираться.

Не успел я договорить, как грохнуло уже в другом крыле. Гулкое обрушение, клубы пыли, стало нечем дышать. Люди кашляли, зажимали лица руками.

Мы пробовали пальцы ещё нескольких трупов — на этот раз охранников, но ни один не подошёл. Я скрипнул зубами. Вот гадство! Что делать?

И тут меня осенило.

— Дирижёр, — сказал я тихо, почти самому себе. — Он был вхож сюда. Его не держали в клетке, это очевидно. Он не пленник. Если что-то и откроет этот лифт — то его палец. Идем за Дирижером!

Притащили труп Савченко, такой же безобразный, как и профессора. Скользя на усталых ногах по кровавым следам, приложили его палец к сенсору — и о чудо! Загорелся зелёный индикатор.

— Есть! Ура! Мать честная! — голосил народ.

Лифт приветственно звякнул, и створки с шипением разошлись. В этот момент грохнул новый взрыв, уже совсем близко. Бетонное нутро лаборатории тряхнуло, и стало ясно: всё это подземелье постепенно превращается в могилу.

Бетонный саркофаг.

— Быстрее! — крикнул я, пропуская внутрь людей, снова подхвативших Мордюкова. — Ещё один взрыв, и всё здесь к чёртовой матери обрушится! Этого тоже с собой, — кивнул я на труп Дирижёра. — Вдруг там, наверху, ещё какая-то дверь — и нужен будет доступ.

Мы еле втиснулись в огромный лифт, учитывая, что с нами был ещё и Семён Алексеевич. Его пришлось поднять и прижать к стенке, а труп Дирижёра мешком лежал в углу. Сердце моё сжималось от бессилия, пока я смотрел, как обращаются с раненым, но что делать — вариантов не было.