— Да хотя бы за нарушение воинской дисциплины. Но это не мне решать. Я добрый, хоть и страшный сержант. Другие командиры старше меня званием. Поэтому расскажешь всё, без утайки, может и облегчишь свою участь. Идём! — Всё-таки не удерживаюсь и придаю я ей ускорение смачным шлепком. Хоть какая-то компенсация за мои сгоревшие нервные клетки и потраченное зря время.

Благодаря стараниям нашего блокпоста, удалось собрать (реквизировать) немного продуктов и сварить кашу из топора. Каша не каша, а лечебный суп из семи… получился, и хотя основными ингредиентами были дары леса и молодая крапива, но голодное брюхо набить удалось. Поэтому уже с наступлением сумерек все бойцы были не так чтобы сыты, но хотя бы накормлены горячей пищей. В результате проведённой разведки (наземной, воздушной, подводной и агентурной), удалось собрать сведения о противнике, расположенном в близлежащих населённых пунктах и выяснить, что самый слабый, но жирный гарнизон расположен в селе Прелестное. Там находился один из временных складов немецкой пехотной дивизии или полка, небольшой, но нам хватит. Основные сведения собрала всё же Иванна, она шарохалась по селу и пересчитывала немцев поштучно, за что чуть было не поплатилась при отходе. Кто-то из пьяных фрицев приметил красивую дивчину и решил с ней развлечься. Если бы рядом не оказалось реки, то Иванну наверняка бы поймали и наказали за сопротивление новой власти. Но она уронила своего нежданного кавалера в воду, а сама переплыла через речку в самом широком месте, скрывшись на островке. Затем уже перебралась в наш заколдованный лес, форсировав вплавь неширокий затон. Так вот почему она была вся мокрая, когда я её поймал.

Составленный командирами план ночных диверсионных действий был прост как два пальца об асфальт и рассчитан в основном на внезапность. Нужно было внезапно проникнуть в село, захватить мост через реку и склад, удерживать позиции некоторое время, а после экспроприации и дальнейшей утилизации склада покинуть населённый пункт. Имелся ещё вариант, бросить всё тяжёлое вооружение, форсировать речку и уйти в степь, но чем ближе к линии фронта мы подберёмся, тем больше будет вероятность нарваться на превосходящие силы противника, а прыгать с голой жопой на пулемёты слегка не комфортно. Начать операцию решили за час до полуночи, а пока провели подготовительные мероприятия. Проблему с военнопленными решили просто. Дали уркам ножи, и те их аккуратно прирезали на глазах у свидетелей. Потом ножи отобрали, а всех задержанных местных жителей отпустили. Но отпустили не просто так, а послали на станцию Бантышево через брод, с наказом держать язык за зубами и не соваться в заколдованный лес. Послали пешком, так как весь транспорт реквизировали в пользу бедных. Воров привязали к деревьям и оставили в роще. Захотят жить, перетрут верёвки и смоются, не захотят, туда им и дорога.

Отряд собрался и тронулся в путь, только оба стрелковых взвода напрямик через лес. Наш же взвод, вместе с обозом, вдоль северной кромки рощи вышел на большую дорогу между сёлами Петровка и Прелестное. Дорога пролегала вдоль юго-западной опушки и, проходя сквозь всё нужное нам село, устремлялась дальше, соединяя между собой все населённые пункты, расположенные на правом берегу Сухого Торца. Но так далеко идти нам было не нужно, неподалёку от околицы обоз остановился, а вперёд выдвинулась диверсионная группа. Впереди на лихом мотоцикле моя боевая тройка, на подстраховке Андрюхина, но пешком и чуть позади. Мы едем открыто, так как переодеты в форму полевой жандармерии (кожаные плащи, каски, очки, горжетки) и отвлекаем или привлекаем внимание, они прячутся по закоулкам, так как задача у группы другая. Я за рулём, Удальцов в коляске за пулемётом, лейтенант Корбут на заднем сидении, он в форме обер-фельдфебеля, так как знает много немецких слов, в том числе и пароль. Маскировочный чехол с фары я снял, мы же никого не боимся в своём тылу, а картинку подсветить нужно. А вот и пост на въезде. Аккуратные фрицы уже установили шлагбаум, ошкурив и покрасив свежеспиленную жердину, часовой топчется возле него, прикрываясь рукой от яркого света фары. Останавливаюсь метрах в пяти перед шлагбаумом, чисто случайно направив свет в сторону пулемётного гнезда, перегазовываюсь и переключаюсь на нейтраль.

— Хальт. Пароле. — Орёт часовой с карабином, пытаясь перекричать рёв мотоциклетного движка. Второй страхует его сбоку, направив свой машинен-пистоле на нас. Ствол машиненгевера тоже подозрительно зашевелился. Бдит немчура, хоть и в тылу.

Лейтенант Корбут неспешно слезает со своего места, потягивается и идёт к постовому, по пути называя пароль, и ставя его на линию огня между собой и напарником.

— Папире. — Протягивает руку обершутце, за что и огребает от старшего по званию. Это же надо догадаться, наехать на обер-фельдфебеля, да ещё из полевой жандармерии, вот Лёха и строит бедолагу, тыча себя пальцем в бляху и рубя короткие фразы. Немчик что-то лепечет в своё оправдание, а я лениво кручу головой по сторонам, типа не при делах, и если мой командир самодур, то это его проблемы. Второй постовой перестал держать нас на мушке и вытянулся во фрунт, боясь даже пошевелиться, а когда ствол пулемёта в гнезде задрался вверх, я похлопал по плечу Удальцова, и он не торопясь вылез из коляски. Достав трофейную сигаретку, Васёк похлопал себя по карманам, и, не обнаружив искомого, направился ко второму немцу, международным жестом попросив у него прикурить. Немчик с радостью согласился, достал коробок и зажёг спичку, придерживая её в ладонях, чтобы не погас огонёк. Удальцов прикурил, благодарно кивнул, сказал — Данке шон, — и воткнул нож в кадык постового. А нехрен нарушать устав караульной службы. Первый фриц ещё не успел понять, что же произошло, как клинок финки воткнулся ему сзади в печень. От боли он даже не смог закричать, а выгнулся дугой и обмяк. В результате один ганс умер счастливым (помог камраду), а второй удивлённым.

Долго не телимся, Корбут поднимает шлагбаум, а я маячу в сторону рощи фонариком с синим фильтром. Ждём, когда подтянется первый взвод, заодно скидывая немецкую форму, чтобы ненароком не подстрелили. Дальше едем не торопясь, чтобы народ не отстал, а то запыхаются, хрен куда попадут. Первый перекрёсток, второй, а вот и наш. Торможу на углу и поджидаю бойцов. До цели всего двести шагов, как и до смерти. Мы знаем, где находится склад, но не знаем систему охраны в ночное время, сколько там постов, патрулей и прочего сброда. На сей раз мы вдвоём с Удальцовым, Корбут остался дожидаться наш третий взвод. Всё. Пора. Поворачиваю налево, освещая центральную улицу села. А вот и площадь, сельсовет, магазин и другие достопримечательности, тени, мечущиеся по ней, и грохот нашего пулемёта. Васёк не спит, а насыпает веером от души. Главное не попасть, а напугать и ошеломить, остальное работа пехоты, на ней и зачистка близлежащих домов. Сруб колодца, возле которого я торможу, выключив фару и заглушив двигатель. Своё дело мы сделали, пускай дальше махра колобродит.

Выстрелы из винтовок и карабинов, лязг «дегтярей», разрывы гранат, крики и мат. Всё это слилось в безумную какофонию ночного боя. У сруба нас уже пятеро, Андрюха и на этот раз страховал. Идём захватывать склад, хотя махра там уже проскочила, но ведь вернутся засранцы, все горшки перебьют. Склад захватили удачно, и даже короткую ревизию провели, перед тем как подтянулся обоз. В первую очередь грузим миномётные мины и патроны к трофеям, всё остальное по минимуму. Перестрелка в районе площади прекратилась, звуки выстрелов доносятся только с северо-восточной окраины, но там окаянствует второй взвод, который пробрался туда по короткой дороге. Всё, хватит, больше уже не увезти. Унести можно, но далеко не уйдёшь. Сапёры минируют штабеля со снарядами, внутри огороженной колючкой площадки, а также готовят к поджогу здоровенный амбар, в котором находится другое вооружение и снаряжение. Бахнуть должно знатно, тут есть чему полетать. Местным не повезло, но возле площади в основном административные здания, отстроят новые, может быть. Завожу мотоцикл и выезжаю на середину улицы, Удальцов в коляске у пулемёта. Обоз уже упылил, бойцы первого взвода уходят с позиций. А вот и замыкающее отделение, которое прикрывало нас с тыла.

— Никого не забыли? — спрашиваю у Лёхи сержанта.

— Мы последние, все на месте. — Вытирает он пот со лба рукавом гимнастёрки.

— Тогда ходу, сейчас тут будет жарко. — Даю я полезный совет.

— Махмуд, поджигай. — Хлопаю я по плечу сапёра.

— Понял. Только я не Махмуд. — Кивает он головой.

— Всё равно поджигай. — Кричу я ему вслед.

Зажжённый факел сапёр бросает в распахнутые ворота амбара и поджигает бикфордов шнур, после чего заскакивает на заднее сиденье мотоцикла и стучит меня прямо по каске. Трогаюсь с места, аккуратно отжимая сцепление, чтобы не дай бог не заглохнуть, и кручу ручку газа. Грохот взрыва догнал нас на северном выезде из деревни, бахнуло знатно и громко, а затем пошла цепная реакция.

Воспользовавшись железнодорожным переездом без шлагбаума, перебираемся через «железку» и теряемся в степи. Идём по извилистому маршруту, сначала на север, затем на восток, апосля снова на север. Марш тяжёлый, идём под нагрузкой, вынося на себе кроме трофеев, всех погибших и раненых. Мотоцикл пришлось бросить, а жаль, лучше бы я быстро ехал, чем медленно шёл, но ничего не попишешь, приходится соблюдать скрытность, а тарахтение мотоциклетного движка слышно на приличном расстоянии. Хотя, если заржёт какая-нибудь коняга, её тоже издалека слышно, но патрули на дорогах на это особо внимание не обратят, после недавних боёв, по степи ещё бегает много всяких мустангов. Я снова командир миномётного отделения, так что иду на своих двоих и тащу на горбу миномётный ствол, который с каждым километром марша становится всё тяжелее. Троих погибших быстро похоронили на первом привале, но легче от этого не стало, пришлось перераспределять груз с одной из повозок на плечи бойцов, чтобы освободить место для раненых. Нихрена, сдюжим, но бросать ничего нельзя, скоро каждый патрон будет дороже золота, а гранаты и мины по цене изумрудов. Надеяться нам не на кого, нужно срочно пробиваться к своим, так как партизанить в такой местности практически невозможно. И хотя Иванна поклялась, что заведёт отряд в большой лес, а не в рощу, но что в её понимании означает «большой лес», можно только догадываться.