— Врёшь! Поди все гляделки продал, чтобы узнать, для чего дивчина в кусты шмыгнула? Да ещё за дорогу сбегал чтобы проверить, чего она там в кустах делает. А ну признавайся! Воровал колоски на колхозных полях?! — Уже плотно наезжаю я на хохла.

— Ни. Не делал. — Отрицательно крутит он головой из стороны в сторону.

— Чего не делал?

— Колоски не воровал.

— Ладно, поверю. А за дивчиной зачем бегал подглядывать? — колю я его дальше.

— Я не бегал.

— Врёшь! А если тут врёшь, значит и про колоски врёшь. Колись, жучара, пока я добрый! — сверлю я его взглядом.

— За дивчиной бачил, каюсь, а колоски ни. — Признался он в меньшем из двух зол.

— Давай про дивчину. Что видел? Куда пошла? — прекращаю я наезжать, сменив тон.

— Я только одним глазком. Перебежал через просёлок, обогнул куст и никого там не нашёл. Но заметил, как вона дальше к реке пошла. — Колется Путря до самого дна.

— И кудой?

— Да тудой. — Машет он рукой, указывая направление.

— И чего у нас там? — обращаюсь я к Лёхе.

— Шестой пост и мы там только что были. Пристрелю гадов. — Обещает сержант.

— Мы там были, а парни ничего не сказали. Будем колоть? — интересуюсь я у напарника.

— Ещё как. — Делает он зверскую рожу.

— Повезло тебе, глазастый ты наш. Но ещё раз оставишь пост без приказа… — Не договариваю я и многозначительно подношу кулак к носу хохла.

Караульщиков на шестом посту даже колоть толком не пришлось. Как только сержант достал из кобуры свой наган, чтобы пристрелить нарушителей дисциплины, бойцы сразу признались. Да была. Да Иванна. Попросилась искупаться в заводь на речку, чтобы никто не видел, оставила пистолет и пропала. Ходили проверять, никого на берегу не нашли. Пришлось пообещать не сдавать их в трибунал. Тогда часовые окончательно раскололись, сказали, что комсомолка пошла в село на задание, но велела никому про это не говорить, даже если будут пытать. Дебилы, да ещё и устав караульной службы не знают, но на измену мы с Лёхой присели капитально. Хорошо, если эта инициативная дура пошла в село на разведку. А если она пошла совсем с противоположной целью, то нашему отряду кирдык.

— Давно она ушла на задание? — всё ещё не теряю надежду на удачный исход.

— Да уж часа три как прошло. — «Обрадовал» меня старший поста. А вот это писец. Потому как добежать до Канадской границы мы уже не успеем, и нас наверняка обложили со всех сторон.

Посылаю сержанта докладать по команде. Накосячили его люди, значит первая плюха ему. Сам остаюсь на усиление поста, если нас задумают обойти с этого фланга, несколько лишних минут отряду подарим. Да и надежда — мой компас земной, а удача награда за смелость. Так что чем чёрт не шутит, подождём…

Не зря я сегодня на надежду поставил. Нашлась потеряшка. Не прошло и четверти часа моего ожидания на шестом посту, как из прибрежных кустов вынырнула мокрая Иванна и, часто оглядываясь по сторонам, потрусила в сторону окопа. А когда дошла, то с удивлением обнаружила, что там никого нет. Дураков нема, чтобы маячить на позиции, обнаруженной или раскрытой вероятным противником. Пребывать долго в прострации я ей не дал, а чуть выждав и не обнаружив хвоста, захватил в плен. Молча связал руки за спиной и повёл в штаб, многозначительно погрозив кулаком заинструктированным до слёз караульщикам.

Сначала я конвоировал задержанную как положено, идя в трёх шагах следом за ней, но так как она шла в мокром сарафане, который облепил её стройную фигуру, да ещё и бессовестно виляла бёдрами, то мой молодой организм не выдержал подобного издевательства, и пришлось идти рядом. Сразу стало легче, хотя мысли улетели куда-то в эмпирии.

— За что вы со мной так, товарищ командир? Ведь я же ничего плохого не сделала. — Спустил меня с неба на землю бархатный голос Иванны.

— А я не знаю, где ты была, и что делала. Может быть прямо сейчас нас окружают фашисты, а тебя заслали обратно, чтобы ты завела отряд в западню? — Выдаю я страшную военную тайну.

— Да как вы только такое подумать могли? — Остановилась и вспыхнула до корней волос отважная комсомолка, притопнув ножкой.

— А чем же ты столько времени занималась, покинув расположение отряда без разрешения? — давлю я на неё.

— Я в разведку ходила. — Тихо признаётся Иванна.

— А кого ты об этом поставила в известность? Или может приказ получила?

— Никого.

— Эх, дать бы тебе больно! — резко замахиваюсь я правой рукой и чешу затылок.

— За что? — сжавшись в комок, начинает хлюпать носом девчонка.

— За всё хорошее. И за неразумную инициативу в том числе. Была б моя воля, задрал бы тебе подол, и так отходил по заднице хворостиной, чтобы ты потом неделю сидеть не могла. Помнишь детство золотое и папкин ремень?

— Помню. — Невольно потирает свою упругую попку фигуристая спортсменка.

— Забудь о таком удовольствии. После допроса тебя наверняка расстреляют. — Обрисовываю я ей радужные перспективы.

— Но я же как лучше хотела. Для отряда старалась. За что меня расстреливать? — канючит Иванна.