— Лёд по курсу!

И действительно, в просвете между туманами показалась огромная белая глыба — айсберг, сверкавший в тусклом свете луны. Он шёл медленно, величественно, опасно. Мы отвернули к востоку, и лёд остался за кормой, но чувство тревоги усилилось.

— Вот оно, — сказал тихо Ричард, стоявший рядом со мной на мостике, весь мокрый с головы до ног. — Настоящее испытание. Дальше будет только хуже.

— Напомни мне, нахрена мы тут вообще поплыли, если есть безопасный Магелланов пролив? — Спросил я, перекрикивая рев ветра.

— Магелланов пролив конечно безопаснее, — За Ричарда ответил Корнеев. — Берега близко, всегда можно найти бухту, спрятаться от шторма. И в картах он обозначен лучше, чем этот проклятый Дрейк. Но! Там можно застрять неделями. Ветры гуляют, как им вздумается, а в узостях либо штиль, либо встречный порыв. И всё это время будем жрать сухари и ждать милости неба. Да к тому же за проход по территории Аргентины и Чили взымаются пошлины, а Дрейк бесплатный, мать его за ногу! Экономим деньги! Да и после выхода из пролива придется лавировать между островами Огненной земли, чтобы выйти куда нам нужно. На его проход может времени уйти дохрена и больше! Ну потреплет нас слегка, помотает, зато быстро, всегда есть ветер и бесплатно!

— Ага, а то я уже начал забывать, какого хрена мы тут делаем — Простонал я, морщась от холода.

— Ну вот, напоминаю — устало улыбнулся Егор, — как его пройдем, можешь в ухо серьгу вставлять, и в кают-компании ноги на стол складывать, в клуб избранных попадешь!

— Воздержусь — криво усмехнулся я — А тех, кто так сделает из нашей команды, высажу на первом же встречном куске льда или камне! Серьги носят только бабы, а на столе мы едим вообще-то!

— Эх, нет в тебе морской романтики командир, сухой ты человек, черствый! — Грустно вздохнул Корнеев.

— Я сухой и черствый?! — Возмутился я — Да я мокрый до исподнего!

На пятый день шторм утих. Не исчез — нет, он просто стал другим: волна осталась высокой, но ветер сбросил ярость, и люди впервые за много суток вздохнули свободнее. На горизонте висела густая белая полоса тумана — юг звал нас.

Мы вошли в туман осторожно, словно в иной мир. Казалось, что сама тьма здесь плотнее, а каждый звук отдаётся эхом в холодной пустоте. «Вега» скользила в молочном мареве, будто ощупью искала путь. Все были напряжены до предела, впередсмотрящие до боли в глазах всматривались в туман, я тоже не отрывал взгляда от носа судна, пытаясь рассмотреть хоть что-то. Корнеев приказал спустить паруса, и сейчас наш корабль шел вперед самым малым ходом на машине. Иногда туман рассеивался, и тогда проступали зубчатые силуэты айсбергов — чёрно-белые громады, величаво дрейфующие по воле течений. Между ними пролегали узкие проходы, и каждый неверный поворот руля мог стоить нам жизни. Вахтенного матроса на штурвале сменил Сизов, возле переговорной трубы с машиной и машинным телеграфом стоял Корнеев, готовый в любой момент приказать дать самый полный назад. Весь экипаж, кроме кочегаров и механиков, находился сейчас на палубе, выстроившись вдоль бортов с баграми. Люди стояли молча, каждый был занят своим делом, но на лицах отпечаталась тревога.

— Тихо тут как в могиле, — пробормотал Корнеев, — только и жди, что ледяная гора какая из тумана выскочит.

— Лучше молчи, — отозвался Арсений. — А то накаркаешь ирод. Всё нормально будет!

К утру следующего дня айсберги пошли гуще. Сначала одиночные глыбы, словно стеклянные плавающие острова из иного мира, потом целые поля ледяных обломков, качавшихся на волнах. Вахтенные работали без отдыха, глаза у всех были красные от мороси и бессонницы, но никто не смел оторваться от биноклей. Одно неверное движение тут означало смерть, так как помощи нам ждать было не откуда.

На третьи сутки пути туман начал редеть. И вдруг, на рассвете, мы увидели её — Антарктиду! Вода здесь была спокойнее, обрамлённая толстым льдом шельфового ледника. Среди серой пустоты холодного моря, эта белая полоса льда, сильно выступающая за побережье, казалась почти приветливым пристанищем для усталых моряков. Впередсмотрящий крикнул вниз:

— Сплошной лед прямо по курсу! — Сегодня впередсмотрящим был Ричард, и от волнения прокричал он известие на английском языке, однако его и так поняли, мы уже все видели холодный южный континент.

— Это ледяной барьер Росса — Изучив окрестности в бинокль и сверившись с картами, сделал вывод наш штурман — Мы на месте. Бухта должна быть немного восточнее.

— На восток, так на восток — Кивнул Корнеев, перекладывая штурвал — Всем внимательно следить за морем и берегом!

До бухты мы дошли к вечеру.

Китовая бухта производила гнетущее и величественное впечатление. Вход в бухту был узким, усеянным плавучими глыбами льда, и корабль шел туда медленно, осторожно, с постоянной опаской налететь на скрытые под водой ледяные «корни». Берег был низкий, но за ним сразу поднимались огромные снежные массы, переходившие в ледяные обрывы. Если вдоль внешнего края барьер имел ровную плоскую поверхность, то здесь, внутри бухты, условия были совершенно другими. Даже с палубы корабля мы могли видеть сильные неровности поверхности в каждом направлении, огромные хребты с ложбинами между ними простирались во все стороны.

Ветер, привычный для Южного океана, здесь стихал, зажатый берегами, и слышен был только треск льда и далёкий плеск воды. Берега бухты представляли собой смесь каменных обрывов и ледниковых языков, сползающих прямо в море. Иногда от этих языков с грохотом откалывались огромные глыбы льда — тогда бухта наполнялась эхом, словно из пушки стреляли. Когда лёд падал в воду, казалось, будто рушится весь мир. Волна от глыбы прокатывалась до самого нашего борта, и сердце сжималось не выбросит ли нас на скалы.