Мы осторожно вошли внутрь. Почти отвесные края ледника сомкнулись за кормой. Где-то в глубине бухты плавала группа китов — огромные тени под водой, их фонтаны поднимались в холодное небо. Несмотря на суровость, бухта жила. Кроме китов, у берегов кишели тюлени и пингвины. Но самое главное, в бухте никого не было! Ни английской «Виктории», которую я подозревал в том, что она нас обогнала, ни норвежского «Фрама», о передвижении которого мы так ничего толком и не узнали. Мы оказались тут первыми!

Я встал на носу и снял меховую шапку.

— Ну что, господа, дошли! Вот она, Китовая!

Экипаж молча смотрел на суровый берег. Здесь не было ни людей, ни следов цивилизации — только лёд, снег и море. Но каждый понимал: это место станет нашим приютом, нашей опорой перед рывком к самому краю мира.

Корнеев перекрестился.

— Дошли слава богу. Самое трудное позади, а значит и дальше дойдём.

Мы бросили якорь, и «Вега» застыла в ледяной тишине бухты, готовясь к новой главе нашего пути.

Разгрузка экспедиционного корабля заняла больше недели. Вельботы без устали сновали между «Вегой» и покрытым льдом побережьем, перевозя грузы, людей и собак. В Китовую бухту было доставлено сто двадцать семь гренландских ездовых, так как на борту «Веги» к концу похода естественным путем появились щенки. К следующей Антарктической весне новое поголовье собак уже можно будет ставить в упряжку, что меня особенно радовало.

Оказавшись на льду, собаки и инуиты радовались как дети, и те, и другие натерпелись в пути столько для себя непривычного, что холодная Антарктида казалась им раем и возвращением домой. У Тупуна шалел глаз, от обилия дичи, которую можно было почти без проблем добыть. Если тюлени ещё как-то опасались людей, то пингвины бесстрашно подходили к нам, разглядывали странных, покрытых мехом существ, щёлкали клювами и издавали крики, похожие на ослиное ржание. В самой бухте хватало китов, их фонтаны время от времени выстреливали над холодной поверхностью моря, и иногда мы даже подсчитать их не могли. Заготовка мяса началась немедленно, наши припасы были ограничены, а в холодном климате собакам требовалось что-то посытнее, чем сушенная треска, в когда-то спокойной и мирной Китовой бухте потоком полилась кровь.

Пока матросы и кочегары грузили и выгружали припасы с корабля, пока инуиты, соскучившиеся по охоте истребляли поголовье местных ластоногих и пернатых, остальные члены экспедиции незамедлительно приступили к постройке зимовья, которое было решено устроить в пяти километрах от побережья.

Заказанный мною в Петербурге разборный дом был собран уже на месте зимовки и его строительство заняло шесть дней. В общих чертах он напоминал зимовку американской экспедиции в Гренландию, в которой мне когда-то довелось поучаствовать, но с некоторыми изменениями. Дом имел размер восемь на пять метров в длину и ширину, высота от конька крыши до пола три с половиной метра. Жилой отсек имел площадь тридцать квадратных метров, там располагался общий стол и двенадцать двуярусных нар. Кухонный блок имел размер два на четыре метра, а кухонная печь был единственным отопительным средством. Для теплоизоляции был устроен чердак, в котором предполагалось хранились кое-какие продукты и спиртное.

Стены были из десятисантиметровой досок с воздушной и картонной изоляцией. Пол и потолок были двойными, крыша — одинарная, стены — в четыре доски. Двери были герметически тщательно подогнаны к косякам. Окон два, в торцовых стенах: с тройной рамой в жилом отсеке, с двойной — на камбузе. Крыша толевая, пол дополнительно был обит линолеумом. Вентиляция осуществлялась через две шахты и вытяжную трубу камбуза. При первой же топке печи, температура в доме тут же поднялась до тридцати градусов по Цельсию.

Дом не имел фундамента, и крепился ко льду четырьмя угловыми столбами и шестью кованными рым-болтами длиной более одного метра, ввинченными в лёд. Крыша дополнительно крепилась цепями. Недалеко от дома, были установлены туалет и баня, проходы к которым был устроены в виде крытого коридора, изготовленного из досок от упаковочных ящиков.

На строительство бани так же пошли упаковочные ящики из-под продуктов и снаряжения. Баня была небольшой, всего два на полтора метра и отапливалась отдельной печкой, кроме того, в ней можно было просто помыться или посушить вещи, не топя печь, так как тепло в ней можно было поддерживать и примусом, который так же служил для топки снега и льда в питьевую и техническую воду.

Помимо жилого дома, было установлено десять армейских палаток с брезентовым полом, которые мы обложили снежными и ледяными блоками, для теплоизоляции и устойчивости к ветру. Палатки держались на центральном шесте и четырёх кольях. В палатках располагались собаки, хранились горючие материалы и свежее мясо, которое начали регулярно поставлять инуиты.

Сами же инуиты поселились отдельно, уже привычным для себя образом изготовили большую иглу, на утепление которой я отдал все необработанные шкуры, купленные нами в Ушуайе и одну из жировых печей.

Наш лагерь по общему решению всех членов экспедиции решено было назвать «Зимовье Александровское», в честь царствующего монарха. Мне честно говоря было до лампочки, как наша халабуда и палатки будут называться, но для военных моряков, которые составляли основу моей команды, это было важно. В честь царя, так в честь царя, хотя я уверен, что Александр не доживет до вестей о том, что в его честь назвали русский базовый лагерь в Антарктиде.

Заканчивался январь 1895 года и нам сейчас предстояло решить судьбу «Веги». Выбор у нас был простой: оставить корабль на зимовке в Китовой бухте, позволив ему вмёрзнуть в лёд, или отправить его в Новую Зеландию или Австралию, где он мог бы спокойно перезимовать в относительной безопасности.