Все-таки я растерялась. На какое-то мгновенье, но хватило и этого. В уши ударил грохот, неожиданный и дикий после сладкой музыки, жаркая муха мазнула по волосам... Промазал! Эта сволочь лихо дерется, но стреляет скверно. Совсем скверно. И медленно. Или у него затвор заело?

Новый выстрел -- почти в упор. Я не успела. Ничего не успела, даже подумать о мяче, синем мяче, катящемся по песку...

Вокруг кричали, перепуганные посетители резво падали на пол сбитыми кеглями, бармен исчез за стойкой, а я по-прежнему стояла, словно вбитая в землю свая. Убили? Вроде нет. Ранили? Тогда почему не больно? Или вначале всегда не больно? Когда в меня попали в тот раз...

– - Пидор, падла гребаная! Убью выблядка!

Знакомый голос заставил очнуться. Сопляк куда-то исчез, а господин Изюмский...

– - Прекратите бить!
– - крикнула я, еще плохо соображая, что произошло.
– - Лучше наденьте наручники!

– - А где их, блин, взять?
– - "Вован" с сожалением опустил занесенную для очередного пинка ногу.
– - Ну ты, подруга, словно Христосик какой-то! Чуть не грохнули, а ты...

Все стало на свои места. Подозреваемый Кондратюк оказался там, где ему и должно находиться -- на полу; его пистолет в руках у следователя Изюмского, а я... Я, как ни странно, жива.

– - Еле успел!
– - дуб потер поясницу, скривился.
– - Кастетом, блин, врезал, сучий потрох! И в тебя, гад, целил! Хорошо, что успел подскочить!

Местоимения частично отсутствовали, но я поняла без перевода. Второй раз сопляк бы не промахнулся, но дуб подоспел вовремя. Тряхнул кроной, выбил "ствол", повалил урода на пол...

– - Рация есть?

– - А?
– - дуб недоуменно оглянулся, взмахнул рукой.
– - Да нет у меня, блин, рации! Ни хрена не взял. Сотовый -- и тот на столе, блин, оставил!

– - Ладно, -- вздохнула я.
– - Успокойте... граждан.

Самое время. Кошачьи вопли заглушают музыку, кто-то уже у дверей. Я покачала головой, с силой провела ладонью по лицу, начисто забыв о помаде, и направилась к стойке.

– - Граждане!
– - раздалось за спиной.
– - Я сотрудник городской прокуратуры Изюмский. Сейчас на ваших глазах... Да тихо, блин, пидоры сраные, харе орать!

Все-таки до конца соблюсти политкорректность "Вован" не сумел. Между тем бармен настолько расхрабрился, что осмелился выглянуть наружу. Увидев меня, он дернул носом, попытался нырнуть обратно, но опоздал. Я вынула удостоверение, ткнула "корочки" прямо в физиономию (нос снова дернулся).

– - Телефон и бутылку коньяка. Французский есть?

x x x

Пока дуб объяснялся с прибывшими наконец жориками, я успела испробовать коньяк, убедившись, что он и вправду французский. Неужели бармен страха ради иудейского опустошил свой НЗ?! Впрочем, по горлу скребло, а в мозги не попадало. Зато нервы начало отпускать -- понемногу, понемногу...

Хмурый лейтенант долго разглядывал мое удостоверение, затем я читала протокол, подписывала, даже умудрялась что-то пояснять, но ситуация проходила вскользь, словно не обо мне шла речь. Кажется, я велела не отпускать бедолаг-посетителей, дабы по свежим следам расспросить их о Кондратюке; напомнила о бармене -- но в голове звенела пустота. Странно, меня могло уже не быть. Нет, странность не в этом! Стреляли в меня не впервые, и порой даже попадали, но почему-то именно сегодня пуля, просвистев мимо, заставила онеметь, забыться. Как все просто! Господи, как все просто! Раз -- и нет старшего следователя Гизело. Раз -- и нет сотрудника Стрелы. Раз -- и некому будет смотреть дискету с пятиминутной записью того, что я много лет назад увидела на морском берегу, когда по песку катился синий мяч. Точно так убили Сашу. А я ведь даже не смогла попасть на его могилу, это где-то на Урале, говорят, туда пускают только своих.

Я -- чужая...

– - Ну, блин, подруга, дела! Отправили гада!
– - слегка помятый, но довольный дуб опустился на стул, сверкнул золотым зубом.
– - Чего, празднуешь?

Прийти в себя оказалось легче, чем думалось. Подруга? Ну, обнаглел!

– - Господин Изюмский! Война кончилась, так что можно не конспирировать. Во внеслужебной обстановке можете называть меня по имени-отчеству.

Внезапно я показалась себе неимоверной занудой. Хотя почему показалась?

– - Эра... Э-э-э...
– - дуб напрягся, вспоминая.
– - Игнатьевна. Мы этих... лиц... сейчас допрашивать будем?

Он не шутил. Первое дело, первая удача. Грешно смеяться.

– - Завтра. Точнее, сегодня. Днем. А лучше вечером. Сядьте, Изюмский!

Он почесал затылок, но повиновался.

Я кивнула на коньяк.

– - Это для вас. Для нас. Сейчас мы выпьем, и я вам скажу спасибо. Верней, уже сказала. Будь я юной красавицей, то в благодарность шептала бы вам слова любви до утра. Но я старая баба, очень хочу спать, поэтому мы выпьем и вы отвезете меня домой. За рулем усидите?

Дуб вздохнул, наполнил рюмки.

– - Усижу. А насчет спасибо... Да чего там, Эра Игнатьевна! Сегодня я, завтра -- вы.

– - Аминь, -- подытожила я и взяла рюмку.

Она показалась неимоверно тяжелой.

5

На работу я опоздала, причем вполне сознательно. Во-первых, следовало все-таки выспаться. Пугать своим видом подследственных грешно, а от недосыпа не спасает даже Анна Кашинская. А во-вторых, лишние расспросы. Городок наш, как ни крути, средненький. Средненький -- и очень спокойный. Однажды Ревенко принес сводки по Нью-Йорку и Москве. Да, вот там моим коллегам приходится туго! Кентавров, правда, не встретишь, зато все остальное! Поэтому ночная разборка в "Мамае" для нас не просто ЧП. Это -- ЧП-в-Кубе, Супер-ЧП. Значит, жди появления любопытных рож прямо посреди допроса с неизбежным идиотским: "Ну как?". Лавры и пушечный салют мне ни к чему, посему я решила отдать им на съедение господина Изюмского.