– Капитан, вы совершили подсудное деяние и должны быть наказаны. Сдайте оружие!

Глеб оглядел ждущие лица здоровяков, приготовившихся в случае его сопротивления применить силу, перехватил виновато-сочувственный взгляд Романа, помедлил:

– Где Ухо, Ром?

Роман отвел глаза.

– Он переведен в другую часть.

– Сдайте оружие и документы, капитан! – лязгнул металлом голоса Тихончук.

Глеб еще раз оглядел компанию, размышляя, зачем майору понадобилось организовывать показательную встречу (в целях воспитания молодого пополнения, что ли?), подумал, что вряд ли этим ребятам удалось бы его остановить, и протянул Тихончуку удостоверение.

– Хайдер в машине, товарищ майор. Там же оружие. Может быть, поговорим, выясним все смягчающие мою вину обстоятельства?

– Отведите его в КПЗ, – отвернулся Хохол с подчеркнутой холодностью.

Парни с отсутствующим выражением лиц шагнули к Тарасову, взяли его под руки.

– Я сам пойду, – тихо сказал Глеб. – Уберите грабли.

Его дернули вперед, а здоровяк слева еще и до боли сжал трехглавую мышцу плеча, так что капитан закусил губу.

– Отпустите, парни, я же сказал – пойду сам.

Еще один рывок, удар кулаком по ребрам.

Дальнейшее произошло в течение двух секунд.

Глеб ушел в пустоту, вывернулся из рук конвоиров, одного ткнул костяшкой указательного пальца под кадык, второму одним движением сломал кисть руки и тут же добил ребром ладони в переносицу. Оба здоровяка легли на асфальтовую дорожку и затихли.

Тихончук схватился за пистолет.

Тарасов повернул к нему голову, проговорил глухо:

– Майор, не доводи меня до бешенства. Если бы я захотел, я бы вас всех тут положил. Я готов отвечать перед законом, но только за самоволку, а не за убийство. К тому же я тебя просил отпустить меня на несколько дней, чтобы спасти дочку. Ты не отпустил, я ушел. Это все мое преступление, за которое я готов понести наказание. Но не унижай меня перед пацанами!

– Может, действительно разберемся без базара? – посмотрел на Тихончука Черкес. – Если бы мне пришлось выбирать, я бы тоже сбежал.

– Отставить, лейтенант! – ощерился Хохол. – У меня другие данные по деятельности капитана в самоволке. Ведите его в бытовку, пусть посидит, подумает. Приказы для того и отдаются, чтобы их выполняли, а не обсуждали. Завтра приедет полковник Чиповатый из отдела внутренних расследований, вот с ним пусть и договаривается. Пошел!

Тихончук направил ствол «котика» на Тарасова.

Черкес развел руками.

– Извиняй, Старый, придется подчиниться.

Глеб молча повернулся и зашагал к хозблоку, в котором располагались мастерские, кухня, столовая и бытовка обслуживающего базу персонала. Черкес догнал его, пошел рядом. Когда они отошли от майора и Романа, оставшегося на месте, на достаточное расстояние, Николай проговорил, почти не разжимая губ:

– Зря ты вернулся, Старый. Ухо за то, что держал с тобой связь, загремел куда-то на нары, и тебя ждет та же участь, если не что-либо похуже.

– Почему ты так думаешь?

– Я не думаю, я знаю. Этот Чиповатый уже приезжал, он из ФАС, морда – что передок у БМП! Типичный уголовник, в крайнем случае – комиссар. Такой родную маму не пожалеет, не то что тебя.

– Спасибо за предупреждение, Коля, я буду осторожен. А ты точно знаешь, что он из ФАС?

– Я слышал его трепотню с Хохлом. На твоем месте я бы не ждал, а тихо свалил.

– Не могу, я офицер.

– Ну, конечно, офицерская честь и все такое прочее. Кому будет нужна твоя офицерская честь, если тебя завтра шлепнут?!

– С чего ты взял, что меня шлепнут? Я не совершил ничего… – Глеб замолчал, заметив над лесом, на фоне розовых закатных облаков, летящее черное пятнышко. – Какая интересная птица!

– Где? – завертел головой Черкес.

Глеб остановился. Они были уже рядом с бараком хозблока. Солнце зашло за лесную гребенку, от деревьев протянулись через всю территорию базы длинные тени. Пятнышко приблизилось и приобрело четкие очертания прямоугольника. Теперь его заметил и Черкес.

– Ёлы-палы! Что это за хреновина?!

Тарасов пристально вгляделся в медленно вращающийся прямоугольник, и ему показалось, что на него посмотрела угрюмая, черная, полная злой силы туча. Инстинктивно закрылся – как бы поставил стену между собой и прямоугольником. Тот дрогнул, закружился на месте, как высохший кленовый лист под дуновением ветра.

– Что вы там застряли? – долетел до застывших Глеба и Черкеса голос Тихончука.

Они переглянулись.

– Это, наверное, лист бумаги, – предположил Николай.

– Такой ровный?