– Я и не призываю решать проблему келейно, однако сколько людей – столько и мнений. Я боюсь, что общественное мнение не совпадет с единственно верным решением проблемы. Гуманизм – изначально мироощущение сильного народа, но всегда ли в борьбе за существование побеждали гуманисты? А новая встреча с Конструктором – суть борьбы за существование, и, не понимая этого, человечество запросто может погубить себя.

– И все же у меня иная точка зрения, хотя я и выполняю волю Совета. Можно обойтись и без мордобития, тем более что мы не контактируем с Конструктором напрямую.

Забава закинула ногу на ногу, покачала головой:

– Не узнаю тебя, Аристарх. Вы, русские, всегда отличались размахом и удалью: раззудись, плечо, размахнись, рука! Неужто иссякла былая удаль? Подмок порох? Душа запросила покоя?

Железовский набычился, посмотрел на ее колени, выглянувшие из-под халата, неожиданно улыбнулся:

– Ты выбрала не лучшую из пословиц, могу привести сотню других, отвечающих ситуации. Например: гром не грянет, мужик не перекрестится. Дитя плачет, мать не разумеет. Или такую вот: удалой долго не думает.

Боянова засмеялась:

– Да, пословиц у вас много, на все случаи жизни, это я знаю. Есть и такая: женский ум лучше всяких дум. Мужских, естественно. Нам предстоит из двух зол выбрать меньшее – то ли «задавить» Конструктора в «струну», уничтожив тем самым самое древнее из всех разумных существ, то ли позволить ему уничтожить нас – при столкновении ли БВ с Системой или при выходе Конструктора из БВ. Вот и решай.

Они помолчали, хорошо понимая друг друга и без слов.

– Что мы можем противопоставить К-мигрантам? – тихо спросила Забава. – Кроме бесстрашия, мужества и силы воли безопасников и пограничников?

– А этого мало?

– Мало! – жестко отрезала Боянова. – Все ваши императивы, штатные режимы, оперативные сети рассчитаны на человека, на его логику, интеллект, мораль и этику, но ты сам говорил, К-мигранты – не люди! И подход к ним нужен иной.

– Да какой другой? – поморщился Железовский. – Какой подход нужен существам, отличным от нас только способом появления на свет? Да и какое право де-юре мы имеем считать их не людьми? И если начать судить о них с этой точки зрения, то кто тогда мы?

– Бедный Аристарх, – грустно проговорила Боянова. – Бедный «роденовский мыслитель». Как же ты все-таки зажат в рамках моральных конструктивов, закрепощен страхом ошибки и ложными представлениями о гуманизме. Если нас не станет, к чему тогда все твои рассуждения о жестокости, насилии и праве выбора?

Снова помолчали. Потом Железовский украдкой сделал пальцами знак, отгоняющий нечистую силу.

– Я останусь?

Забава покачала головой, и комиссар послушно встал.

– Не обижайся. – В голосе женщины прозвучали усталость и печаль. – Я не нуждаюсь в заботе, ты знаешь.

Железовский, несмотря на габариты и вес, двинулся к двери совершенно бесшумно, на пороге оглянулся:

– Ты ошибаешься, Забава.

– В чем, мастер?

– В том, что не нуждаешься в заботе… не говоря уж о любви. Выражаясь высоким штилем: все доброе в душе рождает только любовь, остальное – от лукавого. Покойной ночи.

Вышел.

Забава посидела немного в той же позе, потом улыбнулась и, вырастив из стены зеркало, долго рассматривала себя, сначала в халате, затем обнаженную, то приглаживая волосы, то распуская их по плечам. Вздохнула. Свет торшера медленно сжался в точку, угас. Комнату бесплотным туманом затопил мрак. И тогда стало видно, что лицо Забавы чуть светится изнутри, словно расплавленное стекло, и свечение это пульсирует в такт сердцу.

Дежурный гранд-оператор транспортной базы погранслужбы «Фиорд-III» Ольбор Шелланнер, по личным причинам с нетерпением ждавший конца смены, был приятно удивлен, когда позвонил шеф-распорядитель базы и сообщил, что смена заявится на два часа раньше.

Переглянувшись с напарником, Шелланнер, скрывая радость, кивнул, потом спохватился:

– Что-нибудь случилось? Или мы не укладываемся в график?

Лицо шеф-распорядителя с тяжелым подбородком, мясистым носом и прозрачными глазами, с длинными баками и бородкой «а-ля викинг» не дрогнуло.

– Центр попросил изменить программу стажировки, поэтому вас сменит экипаж Стенсена.

– Я никого из них не знаю?

– Нет, но это не имеет значения.

– Да вы его не слушайте, он согласен, – вмешался напарник Шелланнера, продолжая мысленный диалог с инком-координатором: транспортные потоки шли густо, база обслуживала не только норвежско-шведско-финский регион, но и Внеземелье, поэтому, несмотря на компьютерное координирование, распределение транспорта по заявкам всегда требовало вмешательства человека.