– Домой!
– орали в ответ матросы, швыряя на рундуки мокрые от снега шинели; впервые за все эти годы в броне отсеков запахло табачным дымом курили уже не возле обреза...

Наскоро переодевшись, мичман Вальронд вошел в кают-компанию. Длинный непомерно, весь в черном, при кортике в золоченых ножнах, лежал на обеденном столе аскольдовский минер. Женька судорожно глотнул воздух, насыщенный ладаном, и, нагнувшись, поцеловал покойника в белый и чистый лоб. Пламя свечей дробилось в орденах мертвого барона Фиттингофа.

А выпрямившись, Женька вдруг увидел прямо перед собой искривленное злобой лицо Федерсона.

– Кто следующий, господа?
– спросил механик.
– Россия славится бездарностью решений, и ее уже трудно чем-либо удивить: немец стреляется в своей каюте, а француз таскает по улицам начищенный мелом самовар.

Удар пощечины обрушил механика навзничь. Падая, Федерсон машинально ухватился за мертвеца и раздернул мундир на нем, обнажив пулевую рану возле самого сердца минера...

– Мерзавец!
– воскликнул Вальронд.
– Ты не думай, что вся кают-компания на твоей стороне. И ты, подлец, не имеешь права говорить ничего... Не касайся нашей России! Не касайся русской революции! Да, он мертв... Да, я таскал самовар!

Это было очень неприятно для всех - ссора двух офицеров над мертвым товарищем, еще не остывшим. Их успокаивали:

– Не надо... сейчас не время... разойдитесь.

Корнилов крепко держал Вальронда за локоть.

– А ты красный, Женечка, - сказал он.
– Вот уж не думал.

– Нет!
– кричал Вальронд.
– Я не красный... Я честный офицер честного русского флота! И не могу терпеть эту гадину, которая на чистой палубе крейсера наследила русскою кровью...

Федерсон застегнул мундир на покойнике.

– Вам недолго осталось, - ответил он.
– Вы всегда очень интересовались, господа, кто я таков? Вы даже полагали, что я еврей... Нет, я - швед! Только бы довести крейсер до Мурмана, и меня вы больше не увидите. Меня давно ждет моя родина, а вашему всероссийскому кабаку я более не слуга!

Появился Ветлинский, поправил свечечку в руках мертвеца.

– Я не хозяин здесь, - заметил он резко.
– Но коли старший офицер крейсера, истинный хозяин кают-компании, предпочитает не вмешиваться, то я вынужден нарушить традицию нашего флота. Именем старшего офицера крейсера приказываю: господам Федерсону и Вальронду разойтись по своим каютам...

Здесь же, в девонпортских доках, отец Антоний, не спросясь синода, с бухты-барахты вдруг отлучил команду "Аскольда" от православной церкви. И, отлучив накрепко, столь же крепко заперся в каюте, чтобы его не поколотили те, "которые веруют". Власий Труш возглавил делегацию из числа певчих матросов, чтобы уломать строптивого батьку. "Потому как, - рассуждали верующие, - до России ишо далече, а в море иной раз так хватит, что без молитвы прямо труба тебе выходит..."

– Ваше преподобие, - стучался Власий Труш, - вы не пужайтесь. Тута те, которые верующие... Христом-богом просим! Вы о наших-то душеньках подумали?

– Власий Тру-у-уш, - пропела дверь, - узнаю тебя по гласу твоему смердящему... Изы-ы-ыде!

– Меня-то за што?
– убивался Труш.
– И меня отлучили? Ну, отец Антоний, прямо скажу - нехорошо вы себя ведете. Кто вам палубу в прошлом месяце красил? Церковь-то - как картинка!

Дверь распахнулась, и отец Антоний, не сходя с комингса, протянул зычным басом, разливая по коридору аромат рома:

– И раба божия Труша Власия, что допрежь сатанинской революции был статьи первой боцманом... о-о-отлу-у-уча-а-а-а-а... А ежели еще раз явишься, - закончил прозой, - то по ноздрям тебе, вот видит бог, так и врежу. Уйди, ананасник!

Вечером стало известно на корабле, что Рамзей Макдональд{6}, лидер британского социализма, приглашает на ленч в парламенте представителей революционного крейсера. Желательно - матроса и офицера, чтобы этот бутерброд из двух сословных палуб дал лидеру лучшее понятие о русских настроениях.

* * *

Большой круглый зал парламента Outer Lobby, в котором депутаты назначают свидания для завтрака, уже был полон: гости, журналисты, политики, дамы.

Вальронд оглядел себя в последний раз перед зеркалом. Вот он, мичман русского флота! Под мундиром - белая пикейная жилетка с косым вырезом, на ней - золотые пуговки; шею подпирает стоячий воротничок; галстук-кисонька; две звездочки на погонах. Ботинки - скрип да скрип, отчаянно сверкая...

Щелкнув крышкой часов, Вальронд сказал Павлухину: