– Где Каратыгин?
– огляделся Ляуданский.

Доставили Каратыгина.

– Ты что думаешь?
– пристали к нему.

– Я как Викжель: Викжель против Ленина - я тоже... Я от революционных масс не отрываюсь, не на такого напали!

– Верно. Не отрывайся, - похвалил его Харченко.
– А вот насчет писания... как? Горазд?

– Милейший, - обиделся Каратыгин, - я промышленно-торговое училище чуть было не закончил. А вы, кажется, из этих... из "химических"!

– Ну вот, - недовольно заметил ему Харченко, - сразу вступаем в классовое противоречие. Нехорошо, нехорошо!

Дверь открылась: зацепившись за порог, влетел Ванька Кладов.

– Материал есть?
– спросил, озираясь.

– Посиди, - утешил его Ляуданский, - сейчас приготовим.

– Чего пишете?
– поинтересовался редактор.

Ляуданский изобразил на руках мельницу-маслобойку:

– Никак не можем обращения спахтать...

– А к кому обращаетесь?

– Ко всем народам мира...

– Ловкачи!
– восхитился Ванька Кладов.
– Чего же вам, ребята, от народов мира потребовалось? Тушенки? Или водки? Или просто так - пошуметь решили?

Харченко, такой ласковый, словно кот, подсел к мичману:

– Дело-то тут такое, трохи обеспокою... Мы ведь люди новой хормации. Может, не так что сказал?

– Ничего. Вы новенькие. Как пятаки. Дальше?

– Язык-то сразу не проворачивается...

– Привыкли, прапор, машину свою проворачивать?

– Оно и так - машину завсегда легше. Потому как сын народа...

Ванька Кладов притянул его к себе и - шепотом страстным:

– Чин лейтенанта хочешь? Могу... И недорого: пятьсот целковых. Георгии тоже имеются... Станислава бы тебе! По двести николаевскими... Хочешь Станислава?

Харченку кинуло в сладостный озноб.

– Не, Погоди, мичман. Меня же знают... Откуда?

– Ну потом. Когда подрастешь из "сыновей народа", тогда помни: мичман. Кладов все достанет.

– Как же?
– переживал Харченко.
– Вить революция... до орденов ли тут?

– Плюнь, - сказал ему Ванька.
– Красный бантик и дурак нацепит. А вот Станислава - не каждому дано. Подумай.

От стола раздалось постукивание карандаша.

– Внимание, внимание, - заговорил Ляуданский.
– Послушайте, вы там... в углу! "Народы мира" - под хвост. Теперь начало будет другое: "Всем, по всей России, по всем фронтам, по всей печати..."

Ванька Кладов уже направлялся дверям.

– Куда же вы, мичман?
– остановили его.

– Мне это неинтересно. Да и номер уже занят сегодня. Как раз напечатал телеграммы Керенского н генерала Духонина. Чтобы никаким Советам не подчиняться... Вот они знают, что писать. Эти люди не чета вам: с башкой люди, демократы...

Из редакции Ванька Кладов позвонил в штаб Басалаго:

– Мишель, привет.

С другого конца провода взорвался начштамур:

– Я тебе не "Мишель", мичманок! Лейтенант Михаил Герасимович Басалаго окончил Морской корпус его величества. А ты выскочил в мичмана из недоучек студенческого набора...

– Простите, господин лейтенант, - извинился Ванька Кладов.
– Я только в интересах дела хотел вам посоветовать, чтобы вы разобрались в делах ревкома... Эти остолопы что-то там пишут и никак не могут написать. Я решил благоразумно не вмешиваться.

– Хорошо. Спасибо. До свиданья.

Это был десятый день после Октябрьской революции, и в Мурманске только что было получено сообщение о создании нового правительства - Совета Народных Комиссаров. В подавленном настроении, с трудом сдерживая ярость, так и клокотавшую в нем, Басалаго ворвался в барак ревкома...

Оглядел лица. Серые от перекура и недосыпа.

И глянул на себя в зеркало. Вот его и сам черт не берет: всегда подтянут, гладко выбрит, лицо розовое. Щелкнув крышкой портсигара, Басалаго изящным жестом достал папиросу. Продул ее, и вспыхнул огонек зажигалки.

– Или власть ревкома, - сказал, - или...

За столом притихли. Басалаго выдал им долгую паузу - как актер, уверенный в том, что и в паузе есть глубокий смысл.

– Или проваливайте, к чертям!
– заорал он, раскидывая с грохотом стулья.
– Главнамуру нужны люди деятельные! Люди активного настроения! Верные помощники в борьбе за мир и процветание этого края... Ляуданский!

– Есть.

– Читай...

Глаза Ляуданского забегали по шпаргалке:

– "Всем, по всей России, по всем фронтам, по всей печати..."

– Дальше!
– рявкнул Басалаго.

Ляуданский щелкнул каблуками и сказал:

– Есть!
– но молчал.

– А вот дальше-то...
– вставил Харченко и тоже замолк. Басалаго оценил его на взгляд: "Этот "химик" - дерьмо!"

– С революционным народом, - сказал начштамур, разглядывая свою папиросу, - надобно говорить языком революции... Не можете? Ладно. Черт с вами! Пиши...