Пестряков Валерий в воротах стоял. На руках - перчатки кожаные, взрослые. На голове - лохматая кепка с разорванным козырьком, взрослая. Колени бинтом перевязаны широким.

Пожилой, мягкотелый от сидячей работы дачник и молодая девушка Таня пытались забить Пестрякову Валерию гол. Танин транзистор стоял в сторонке.

– Забьем!
– горячась, заявляли они.

– Никак нет, - говорил Пестряков Валерий. Он звучно хватал мячи. Головой отбивал, грудью, коленями и локтями.

– Феномен!
– кричал пожилой дачник.

– Яшин!
– удивлялась девушка Таня.

С боку ворот стояли другие шумные дачники. У каждого по собаке. Собаки лаяли и скулили. Собакам хотелось прокусить мяч. Танин транзистор давал спортивную музыку. Потому первые Гришкины слова никто не услышал.

– Извините!
– громко повторил Гришка.
– Пропустите меня к воротам, у меня к Пестрякову Валерию срочное дело.

Пестряков как раз мяч поймал и сейчас перекатывался по земле через голову для спортивного шика.

– Не лезь! Не лезь!
– закричал он.
– Не заслоняй ворота. Я сговорился подряд сто мячей поймать. Этот восьмидесятый.

– Пестряков Валерий, ты очень нужен академику Павлу Степановичу Спицыну, - сказал Гришка твердо.
– Он тебя немедленно ждет.

– Спицын?
– спросил пожилой дачник.
– Квазипространственный транспорт?

– Ага. Нетрясучий, - подтвердил Гришка.

– Ждет?
– удивилась девушка Таня.

– Немедленно ждет, - подтвердил Гришка.

– Пестрякова?
– спросили прочие шумные зрители.

– Кого же ему еще ждать? Только меня, - ответил Пестряков Валерий хладнокровно.
– У него ко мне срочное дело... Извините, остальные двадцать мячей я после обеда поймаю.

НА ПУШКУ БЕРЕТЕ

Академик Павел Степанович Спицын сидел на крыльце, смотрел на солнце незаслоненными глазами и не мигая...

– Ох, - говорил он.
– Согревает...

Гришка вознамерился тоже глянуть на солнце, не заслоняясь.

– Заслонитесь!
– крикнул ему Аполлон Мухолов.
– Разве вы не улавливаете, что между словами "солнце" и "заслониться" существует опасная связь? Между прочим, слово "слоняться" означает бродяжничать, идти за солнцем.

Пестряков Валерий метнул на воробья взгляд цвета отточенного железа и пробормотал как бы для себя, но чтобы все слышали:

– Ну Аполлошка, ну выкаблучивается! Перед товарищем академиком образованность свою выпячивает.

Академик дядя Павел усмехнулся и вдруг приказал:

– Открой глаза! Шире!

Пестряков Валерий то ли от неожиданности, то ли от силы академикова голоса распахнул глаза на всю ширь.

– Светится!
– прошептал академик.

На крыльцо выскочил дядя Федя.

– Что светится?

– У него в глазах ум светится!

– Загибаете, - возразил Пестряков.
– На пушку берете.

Академик дядя Павел рывком посадил его на крыльцо.

– Пестряков, - сказал он.
– На березе сидело N зайцев. Сначала улетела одна часть зайцев, потом улетела другая часть, равная первой. Осталась на березе третья часть зайцев, равная второй. Сколько осталось зайцев на березе?

– Вы как спрашиваете, как в натуре или в условном смысле?

– И так отвечай, и так, и с точки зрения психологии.

– В натуре зайцы не летают, они скакать должны. В условном смысле осталось N зайцев, деленное на три.

– А с точки зрения психологии?
– спросил академик.

Пестряков Валерий засопел от усиленной работы мысли.

– Ага! Вы хотели сказать, что мне Аполлошкины подсказки не понадобятся - я сам все решу?

– Именно, - кивнул академик.

– А кому я стану муравьиные яйца носить, льняное семя и гречневую кашу?

– Ему.

– А он мне что?

– Ничего.

– За ничего я не буду, - пробурчал Пестряков Валерий.
– За добро надо платить добром. А если я ему хвост отбил, я могу компенсировать.

Гришка сидел на нижней ступеньке крыльца, жевал сосновую кислую щепку и думал: "Что же такое ум?"

Гришкина мама иногда говорила отцу с застенчивой надеждой:

"Мне кажется, он растет умным мальчиком".

"Поживем - увидим", - отвечал отец.

– Что такое ум?
– спросил Гришка, оглядев всех подряд: дядю Павла, дядю Федю, Аполлона Мухолова и Пестрякова Валерия.

Пестряков Валерий ответил сразу:

– Ум - это удар без промаха в самом широком смысле... Я теперь в Аполлошку стрелять не стану. Я его умом пересилю.