– Но ведь они тоже рыжие.

Аркашка задумался.

– Ха, - сказал он.
– Осенью все листья рыжие. Все, понимаешь? Если бы все люди были рыжими, никто бы на тебя и внимания не обратил. Стань как все и живи себе преспокойно. Слушай, давай мы все-таки тебя перекрасим.

– Чтобы перекраситься, в парикмахерскую идти нужно.

– В парикмахерской не перекрасят. Ты еще несовершеннолетняя. Тебе сколько?

– Двенадцать.

– Прогонят.

– А как же тогда?

Аркашка подумал. Когда он думал, то втягивал голову в плечи. И чем крепче думал, тем глубже втягивал голову, словно старался плечами заслонить свои горемычные уши.

– У нас в квартире одна тетка живет, Зоя Борисовна. У нее всяких красок навалом. Я у нее стяну что-нибудь подходящее. Тебе какой цвет?

– Лучше бы черный, - сказала Ольга.

Аркашка помчался домой.

Ольга взяла книжку из Аркашкиного тайника, развернула. Стала читать:

"Велик ваш грех перед господом нашим. Мерзкие отродья дьявола бродят по нашей планете, оскверняя образ божий, по которому он создал нас с вами. Я, ребята, имею в виду рыжих. Разве этот богомерзкий цвет волос был у наших прародителей, некогда изгнанных из рая? Нет, и тысячу раз нет! Рыжий цвет пошел от дьяволицы Лилит..."

Ольга застонала, рванула себя за волосы.

– За что?
– сказала она. Сгребла книжки в охапку и запихала их обратно в тайник, словно в печку. И привалила камнем.

Прибежал Аркашка с красивой черно-белой коробкой в руках.

– Будешь как Кармен. Вот. "Суппергаммалонель" черный, - прочитал он надпись на коробке.
– Подкраска для волос. Дает черный глубокий цвет с блеском. Нетоксична. Укрепляет корни волос. Придает волосам пышность. Одновременно является средством от облысения. Особо рекомендуется при раннем поседении. Подкраска легко смывается".

Ольга взяла коробку.

– "Нашей фирмой выпускается "Суппергаммалонель" всех цветов и всех существующих в природе оттенков. Тем самым фирма пытается разрешить большую гуманистическую проблему - цвет и настроение, цвет и жизненный тонус, цвет и работоспособность..."

– Ты способ употребления читай, - подсказал ей Аркашка и сам принялся читать: - "Подкраска наносится на влажные, чисто промытые волосы нанизанным на расческу кусочком ваты. Волосы красятся по частям, прядь за прядью, до полного их потемнения". Айда в прачечную. Там вода есть нагретая. Там и свитер скинешь, чтобы не замарать.

– Подкраска легко смывается, - сказала Ольга.

– Ничего. Я с Зоей Борисовной поговорю, она тебя навсегда перекрасит.

Ольга села, стиснула каменную скамейку пальцами.

– Навсегда? И тогда мне всю жизнь придется лгать?

Аркашка потянул ее за рукав.

– Брось. Чего ты задумываешься?..

Ольга вяло пошла за ним.

Воробьи бросили мух ловить, уселись на нижние ветки и нахохлились.

Из кустов вышел шут с балалайкой.

Трень-брень.

– Я пришел извиниться. Может быть, сегодня в театре присутствуют химики, парфюмеры и парикмахеры. Может быть, они скажут, что нет такой замечательной черной подкраски для волос, что покамест ее не придумали. Я напомню: история эта началась неизвестно когда и, наверно, не скоро закончится. Представьте, что действие моего рассказа происходит в том, будущем году, когда черная краска "Суппергаммалонель" уже изобретена и уже продается во всех киосках, как нынче продаются спички. Хотя мне очень желательно, чтобы такой рассказ в том, будущем году был невозможен. Надеюсь, благородные юные зрители, досточтимые пионеры, простят мне такое вольное передвижение во времени.

Шут ударил по струнам своей балалайки.

Вошел к парикмахеру, сказал - спокойный:

"Будьте добры, причешите мне уши".

Гладкий парикмахер сразу стал хвойный,

Лицо вытянулось, как у груши.

"СУМАСШЕДШИЙ!

РЫЖИЙ!"

Запрыгали слова.

Ругань металась от писка до писка.

И до-о-о-олго

Хихикала чья-то голова,

Выдергиваясь из толпы, как старая редиска*.

_______________

* В. М а я к о в с к и й. "Ничего не понимают".

Двор зашумел контрабасовым голосом. Из подворотни появилась старуха Маша.

– Милиция знает дело. Милиция уже по всему городу рыщет. Найдут. Тем более что она такая заметная.
– Старуха Маша увидела на скамейке Аркашкину кепку. Взяла ее в руки и принялась по сторонам озираться.

Пошарила за кустами, обошла вокруг вазы, в вазу заглянула. Встала на скамейку, посмотрела на дерево - может быть, ее внук в ветках спрятался.

– Он же не воробей, - сказал ей шут с балалайкой.

– Воробей не воробей, а он еще шустрее воробья. У меня от него каждый день седых волос прибавляется.
– Старуха слезла со скамейки, недовольно глянула на шута.
– Опять со своей трынкалкой?

Шут струны погладил. Они тихонько запели.

– Брось свою трынкалку, - строго сказала старуха Маша.
– Культурный человек с балалайкой ходить постесняется.

Шут поиграл немного "Наш паровоз летит вперед...".

– Тьфу на тебя. Была бы жива твоя мать, она бы глаза со слезами выплакала. Я тебя вырастила с Дашей и Клашей. А ты кем стал? Шутом, прости господи.