Шрифт:
– Напрасно ты беспокоишься, - грустно сказал ей шут.
– Ничего этого не случится. Ты ведь теперь не рыжая. Ты теперь черная.
Ольга провела рукой по волосам и бросилась к ступеням, которые уходили к реке.
– Куда ты?
– крикнул шут, в этом крике его прозвучала тревога. Он быстро надел фуражку.
– А ну, прекратить!
– Да я волосы вымою, - ответила Ольга снизу.
– Пусть другие говорят, что они не рыжие. А я рыжая.
– На, возьми полотенце.
– Шут достал из кармана полотенце, бросил его вниз и ушел.
Воробьи прилетели крошки клевать. Они разодрались, как водится. И, как водится, не успели попировать в свое удовольствие: к парапету подошли два бородатых парня с рюкзаками и подвесным мотором "Москва". Они сложили рюкзаки и мотор на траву возле кустов.
– Когда она обещала прийти?
– спросил парень, у которого росла черная борода.
– В семь, - ответил другой, с бородкой разноцветной.
Парни уселись на парапет. Одежда у них потертая, будто прошагали они тысячу километров. Косынки на шее, как у туристов сейчас полагается, и шляпы на голове. Кроме всего прочего, была у парней гитара. Парни запели туристскую песню, подыгрывая себе на гитаре.
Спели.
Чернобородый увидел Ольгин свитер на камне.
– Кто-то свитер оставил.
– Он взял свитер, помял его.
– Шикарный свитер, где бы такой связать? Эй!
– крикнул он.
– Кто тут свитер оставил?
– Я, - ответила Ольга снизу.
– Это мой свитер.
Парни перегнулись через гранит.
– Что ты там брязгаешься в нашей лодке? Не зачерпни воды.
Когда они обернулись, перед ними стоял гражданин в макинтоше. Макинтош переливался, менял окраску из зеленой в фиолетовую, как спинка жука-скарабея. И шарф и шляпа у гражданина были разноцветными и невпопад.
– Прекрасная осень, - сказал гражданин.
– Люблю этот старинный парк. Поэзия... Извините, но я не понимаю: зачем вам, молодым людям, бороды? Зачем вам уродовать ваше лицо?
– Вы сегодня трехсотый, - сказал гражданину пестробородый парень.
– Не понимаю.
– Мало понять - важно почувствовать. Пока мы не отрастили бород, мы даже и не подозревали, как густо мир заселен парикмахерами. Вы как бреете, с мылом или без мыла?
– Да я сторонник прогресса.
Парни захохотали.
– Над чем смеетесь?
– спросил гражданин протестующим голосом.
– Просто так.
– Для души.
– Просто так не смеются. Смеются всегда над чем-нибудь или над кем-нибудь. Над чем вы смеялись?
– Ну, просто так.
– Для души.
– Допустим. Но и просто так нельзя. Смех всегда подозрителен. Гражданин оглядел себя, даже умудрился себе на спину поглядеть.
– Ничего нет смешного.
– Конечно, - сказал ему парень с разноцветной растительностью.
– Вы элегантны, как торшер.
Гражданин отпустил ему терпеливую вежливую улыбку.
– Я человек широких взглядов, но ведь существуют общие эстетические нормы. Зачем вам эта растительность на подбородке? Вы под кого? Под Сурикова или под Хемингуэя?
– Мы просто так.
– Для души.
– Своеобразие от недомыслия. Самобытность от неумения вести себя в обществе. А ведь еще Антон Павлович Чехов говорил на эту тему...
– Поцелуйте вашу милую кошечку Розу, - сказал ему чернобородый.
– Не забудьте полить ваш любимый кактус, - сказал ему пестробородый.
– Я от вас этого не ожидал. А еще образованные.
– Элегантный гражданин отошел. Ему, наверное, очень хотелось уйти совсем, но что-то удерживало его, что-то невысказанное.
– Бескультурье, - сказал он. Деревенщина в шляпах!
Парень с разноцветной бородой улыбнулся и, надеясь вернуть разговор в русло поэзии, протянул гражданину руку.
– Пусть жертвенник разбит - огонь еще пылает.
– Неандертальцы!
– закричал гражданин петушиным криком. Поправил сбившийся галстук и ушел, презрительно и гневно выпрямив спину.
– Этот не умрет - культурен до упора.
– Чернобородый сплюнул. Павлин!
За его спиной послышался смех. Над парапетом торчала Ольга. Волосы ее горели осенним пламенем. Ольга смеялась, била кулаком по граниту.
– Да здравствует солнце, да скроется тьма!
– сказал ей чернобородый.
– Чего смеешься? Смех всегда подозрителен, - сказал другой.
– И вас дразнят.
– Ольга залезла на парапет. Уселась между парнями. И меня дразнят.
– Нас не дразнят. Нам просто не доверяют.