Шрифт:
– Обе чуть не проспали сегодня. Они поздно легли вчера, все поджидали тебя.
– Писем от Салмана нет?
– Вчера получила письмо.
– Давай скорее.
Селима подошла к письменному столу, за которым девочки обычно готовили уроки, и взяла раскрытый конверт. Вахидов нетерпеливым движением достал письмо. На четырех страницах Салман подробно описывал жизнь в институте, свои занятия. Он всем был доволен и только сожалел, что любимец студентов профессор Меликзаде тяжело болен. Пожалуй, больше не удастся послушать его лекции...
Вахидов внимательно прочел письмо и положил обратно в конверт.
– А как наш маленький?
– Весь дом переворачивает этот твой сын-богатырь!
– Он спит?
– Спит.
Вахидов открыл дверь в спальню.
Эльхан сладко спал в своей маленькой кроватке, раскинув пухлые ручки. На ковре, около кровати, валялись деревянный мяч и картонный щит.
– Он будет смелым, настоящим героем, этот вояка, - счастливо улыбаясь, прошептал отец.
– Твой Эльхан будет джигитом, Селима.
– Ничего не скажешь - он умеет рубить мечом. Если бы он только не разбивал стекла...
Отец погладил кудрявые волосы сына, нагнулся и поцеловал его в лоб. Ребенок вздрогнул от прикосновения щетинистой бороды, сжал кулачки и обеими руками потер нос. Отец и мать на цыпочках отошли от него, боясь разбудить.
– Что еще нового, Селима?
– ведь меня не было целых десять дней, спросил Вахидов, когда они вернулись в столовую.
– Прокурор спрашивал тебя, - стала припоминать Селима...
– И потом в последние дни Кямилов непрерывно звонит.
– Ясно.
– Вахидов почесал подбородок.
– Еще какие новости?
– Из Баку звонили. Ночью. Три раза...
– Откуда?
– Сказали из Центрального Комитета.
– Что же ты ответила?
– Я ответила: Вахидов в нагорных колхозах. Его заменяет Джалилов.
– А второй заместитель у меня дома, - сказал Вахидов и крепко, с благодарностью сжал руку Селимы.
– Ты не только заместитель, ты сестра милосердия, - продолжал он и, поднеся ее руку к губам, поцеловал. милосердная сестра моя...
– Не знаю, сестра милосердия или милосердная сестра, только из-за твоего Эльхана она едва-едва успевает работать на полставки.
– Эльхан не возражает, если ты вообще будешь сидеть дома.
– Ну, это мне только платят за полдня, но на самом деле я работаю гораздо больше...
– Селима подсела ближе к мужу.
– Значит, ты воюешь из-за зарплаты!
– сказал Вахидов и, достав из кармана расческу, начал причесывать взъерошенные волосы.
– Драка идет из-за одеяла. Хочешь спать на кровати вдвоем, а укрываться одна?
– Вовсе нет, но я просто ненавижу эти слова "полставки", "пол-единицы", противно даже произносить. Как будто я не человек, а половинка...
– Устроишь Эльхана в детсад, станешь "целой единицей", Селима.
– Разве можно отдать Эльхана туда, где хозяйничает Зарринтач Саррафзаде? Как я могу доверить ей этой стрекозе - свое дитя?
– Да, да, надо основательно заняться детсадом, - сказал Вахидов, вздохнув, и сразу посерьезнел.
– Должно быть, Джабиров уже начал проверку.
– Проверка идет, комиссия уже работает, - так все говорят.
– И Селима стала передавать мужу все, что слышала.
– Зарринтач распространяет всюду слух, что, мол, Селима-ханум мечтает занять ее место, но Кямилов этого не допустит.
– Надеюсь, ты не ввязалась с ней в спор?
– спросил Вахидов, строгим взглядом окинув Селиму.
– Ведь я просил тебя ни во что не вмешиваться.
– Ах, если бы не твой запрет, Мардан, я бы не утерпела, пошла к Джалилову и пожаловалась ему, как кандидат партии. Я не понимаю, почему, на каком основании эта Зарринтач старается запачкать меня?
А с тех пор, как начали проверять ее детсад, она болтает все, что вздумается, эта неугомонная крикливая баба.
– Во всем виноват Кямилов, - коротко заметил Вахидов и направился к зеркалу, собираясь бриться.
Селима бросилась подавать ему бритвенный прибор.
– А почему ты не видишь своей вины, Мардан?
– просила она.
– Да, и я виноват, я, конечно, виноват, - согласился Вахидов.
– Прежде всего виноват я сам.
– Ах, эта Зарринтач!
– продолжала возмущенная Селима. Она никак не могла успокоиться.
– И ты знаешь, она просто стала вроде сестры жене прокурора. С кем бы ни сидела, с кем бы ни стала заводить речь о Зулейхе, о ее матери Шехла-ханум, - жестикулирует, шепчется в разных углах, пугает людей: "Разожму руку - прокурор на моей ладони, сожму руку - прокурор у меня в кулаке..."