Он заметил:

– Я обычно заказываю четвертое меню.

Она снова только покачала головой, углубившись в меню.

– Омлет по-испански и кофе, - это было сказано, не поднимая головы.

– Омлет и кофе, - официантка показала Ларкину ряд сверкающих зубов. Это значило: я на твоей стороне, и будь что будет.

– Меню номер четыре, сэр?

– Да, пожалуйста, и ещё кружку пива.

– Вы здесь известны, - заметила Банти и стала смотреть на улицу.

– Я часто здесь столуюсь. Потакаю своим вкусам.

– А ваша хозяйка вам не готовит?

– Наверно, стала бы, если бы я попросил. Но лучше обходиться самому.

И снова пауза. Он прокашлялся.

– Джесс сегодня вне пределов досягаемости?

– Джесс? Не имею понятия.

Неожиданно Банти посмотрела ему в глаза. Он как раз хотел ещё что-то сказать, но промолчал. Официантка принесла пиво.

– Кофе сейчас будет, - деловито сообщила она.

Банти смотрела на дно стакана.

– Вы ещё чем-нибудь занимаетесь?

– Кто, я? Да, к сожалению. Ежемесячные собрания торговой палаты.

– Ах, это...

Принесли кофе.

Он смотрел, как она размешивает сахар.

– Это предлагают каждому новичку, верно?

– Только тем, кто достаточно хорош.

Джим поискал на её лице следы иронии.

– Вы достаточно хороши, - она помешала сахар.
– Я слышала, как Смат говорил это шефу.

– Как приятно!

– У вас хорошее чутье на новости, и вы умеете писать.

– Я сейчас покраснею, милая дама.

– И хорошо. Это сейчас совсем не в моде.

Принесли ужин.

– Кетчуп?
– официантка посмотрела на Банти.

– Мне не надо, - сказала Банти так, будто перед этим Ларкин настоятельно об этом просил.

– Что вы думаете о своей работе, милая девушка?

– Я ничего не думаю.

– А следовало бы.

– Зачем? Я могу оставаться нейтральной, если хочу. И, по правде говоря, я не милая девушка.

– Простите пожалуйста. Для человека вроде меня... Ах, оставим. Я считаю, вам удастся сделать себе имя. Я читал ваши работы.

– Гм-м...

– Вы давно работаете репортером?

– Шестнадцать месяцев и три недели.

– Вы так давно в "Ревю"?

– Так считает отдел кадров, а не я.

– Вы не особенно задумываетесь о времени?

– А вы?

– Ну почему же... Я всегда осведомлен насчет времени. Вероятно, даже слишком.

– Как? Подчеркиваете даты в календаре?

– Нет, до этого не дошло. Скорее, я строго распределяю свой день. Перед завтраком у меня есть время на чашечку кофе. После этого и до ланча наступает время работы. После обеда я иногда размышляю за чашкой чая, а потом до ужина не удается начать ничего нового.

И неожиданно для себя Ларкин подытожил:

– Коварным образом жизнь превращается в бесконечное и бессмысленное времяпровождение от еды до еды.

Она откинула голову.

– Вы странный человек.

Он отодвинул в сторону тарелку, достал табак и стал набивать трубку. Это дало ему возможность разглядывать Банти. Ее лицо немного раскраснелось, хотя в этом были повинны скорее жара в помещении, чем еда. Минутный порыв дружелюбия кончился и лицо её снова стало непроницаемым.

– Чем вы занимались до этого?

– Три года оттарабанила на пишущей машинке.

– В этом городе? Ах, да, вы дитя этого города. Еще раз прошу прощения. Это просто клише. Ваши родители живут здесь?

– Жили бы, будь они живы.

– Ах...

– Горячка и ревматизм, - сказала она после паузы, - это с отцом. Цирроз печени у матери, - она отодвинула тарелку.
– Я могу пойти с вами на собрание?

– Милая Банти... я был бы очень рад.

Она нетерпеливо пояснила:

– Иначе мне предстоит долгий одинокий вечер. Лучше уж я послушаю, как мистер Джонс поливает грязью мистера Брауна.

– Да, понимаю, - им завладело странное, не вполне определенное чувство, которое могло быть и разочарованием.
– Потом я провожу вас домой.

– Да, сейчас по-другому нельзя.

– Несмотря на все должен признать, - сказал он с милой улыбкой, - что я рад компании, потому что это обещает стать тестом на взаимопонимание.

Как нередко случалось, собрание оказалось гораздо интереснее и оживленнее, чем он ожидал. Стулья были тверды, как камень, в зале слишком холодно, и, тем не менее, два часа пролетели как одно мгновение. Когда они выходили, он высказался по этому поводу.