Правда, кто-то кому-то как-то говорил, будто на паруснике установят вспомогательный мотор, но ребята уже не верят к то, что их старый "Пассат" когда-нибудь снова поплывет.

2

Руди тоже плакал несколько раз. И не из-за тоски по дому, а от злости, от возмущения и обиды. Нет, не может он привыкнуть к несправедливости! "Как с преступниками здесь с нами обращаются, - написал он домой, - каждый день нас кормят капустой, и никто никогда не наедается досыта. Пришлите мне хлеба и хоть кусочек масла". На следующий же день он получил свое письмо обратно - мешок с почтой, оказывается, упал в воду. "Случайность, - заявил капитан, - хорошо, что еще удалось вовремя выловить мешок". Но прочитать уже ничего нельзя было - чернила расплылись.

Руди уже не считает дни. Да и зачем? Многое стало ему теперь безразлично. Он не "новичок": уже четыре недели как он уехал из дому. Все юнги старого набора списались. Не пройдет и трех месяцев, как Руди тоже попадет в "бывалые" моряки и наймется на настоящее судно. Но ведь до этого еще... А служба отупляет.

Руди внутренне восстает против этого, и порой ему удается стряхнуть с себя противное безразличие. Тогда глаза его светятся, он снова смеется и радуется, что будет настоящим моряком. Но, как обычно, он не знает удержу и обязательно выкинет, как говорят ребята, какой-нибудь фортель. В результате: "На нижнюю палубу - ать-два!..

Колени согнуть! Запевай!.. Три-четыре!.." Разочарование, бешенство, отупение. Снова замыкается проклятый круг.

Но Руди решил выдержать. Он не намерен с красным от стыда лицом удирать домой, "к мамочке". Он хочет быть только моряком. С тех пор как Руди помнит себя, он всегда играл в кораблики. И пусть они были из бумаги или из кусочка дерева с гвоздем вместо мачты! Он и не ожидал, что здесь будет легко, что все пойдет как по маслу. Отец ему не раз рассказывал о службе на паруснике. Но невозможно спокойно переносить издевательства, видеть, с каким наслаждением Медуза и Глотка мучают ребят.

3

– Три скамьи!
– гаркает вдруг Глотка, когда Руди, перечисляя румбы компаса с первого до последнего и с последнего до первого, три раза запинается.

"Три скамьи" означает, что Руди после отбоя, то есть в самое хорошее, свободное от учения время, должен принести с нижней палубы три длинные деревянные скамьи, намочить их водой и написать на сиденьях все 128 румбов: главных, четвертых и дробных - с первого до последнего, и в обратном порядке - с последнего до первого, до тех пор, пока вся скамья не будет исписана, - так все три...

И буквы не должны быть больше одного сантиметра.

Часы показывают без двадцати двенадцать ночи, когда Руди дописывает последнюю букву. Обливаясь потом, он перетаскивает скамьи в каюту боцмана. Немного отдохнув, он решается постучать.

Каюта ярко освещена. Руди зажмуривается. Глотка сидит за столом в майке и трусах, попыхивает трубочкой и читает журнал. На голых ногах стоптанные домашние туфли. Руди еле сдерживает смех - такой занятный вид у этого обычно свирепого боцмана.

Глотка дочитывает страницу и встает. Руди проталкивает скамейки через узкую дверь.

– Красота!
– говорит боцман совсем незнакомым голосом.
– А теперь возьми-ка "молитвенник" и почисть скамеечки.

У Руди навертываются слезы. Он бросает взгляд на часы. Боцман перехватывает этот взгляд. И снова Руди слышит чужой ласковый голос.

– Это недолго. Скажешь мне, когда справишься.

Руди быстрым движением руки смахивает слезы. Дикая злоба застилает ему глаза. Ему так и хочется сейчас сделать что-то, разбить эти часы на столе или разорвать журнал. Но он знает, что этого нельзя, - хорошее настроение боцмана в мгновение ока может превратиться в страшное бешенство, если Руди только посмеет пикнуть. Сколько раз Руди наблюдал это за последние недели.

Не сказав ни слова, он хватает первую скамью и выволакивает ее из каюты.

Ночь не очень темная, но Руди вышел из ярко освещенной каюты и в первый момент ничего не видит, да и слезы совсем застлали ему глаза.

На трапе, ведущем с кормы на палубу, Руди, поскользнувшись, падает и, больно ударившись, летит вниз. Скамейки гремят ему вслед. Возмущение, злоба, а затем и отчаяние ослабили Руди, сделав его как бы снова маленьким мальчиком. Он чуть не рад боли. Падение довершило его страдания! Пусть! Он так и останется лежать здесь. Он знает, чем все это кончится!

Его найдут на палубе ночью, а скорее всего только утром, когда он уже будет мертв. Кто-нибудь приподнимет веки, и Глотка начнет каяться. Все увидят исписанные скамьи, а длинный боцман Иогансен скажет: "Вот что его убило!" Глотка будет стоять рядом и бормотать себе под нос: "Нет, нет, я не виноват!" Потом придет капитан и, растолкав ребят, так и окаменеет при виде Руди. "Кто убийца?" - воскликнет он. Глотка сделает шаг вперед. Руди и сейчас видит, что на ногах боцмана все те же стоптанные шлепанцы, слышит, как он бормочет: "Я не виноват..." Капитан все расследует и скажет, что нельзя измываться над ребятами. И, может быть, если Руди будет не совсем мертвым, ему дадут поесть. И тогда накажут повара и Медузу за то, что они воровали" продукты, и ребята всегда будут сыты. Да, за такое доброе дело стоит все-таки умереть!