– Что ты и приводишь в исполнение, когда натягиваешь на нас капюшон от шубы, - засмеялась Роза.

– Ишь, насмешницы! Всегда за ними последнее слово. Ну, а теперь пора приступать и к признанию... если уж дело идет о признаниях!

– Говори же, сестра!
– сказала Роза.

– Нет, мадемуазель... говорить должны вы! Сегодня вы _старшая в карауле_! Это дело старшей, особенно когда дело идет о такой важной вещи, как признание!

– Ну-с, я жду, - прибавил солдат, желая под насмешливым видом скрыть от детей свои настоящие чувства, вызванные безнаказанными оскорблениями Морока.

Роза, исполнявшая роль _старшей в карауле_, начала рассказ.

6. ПРИЗНАНИЯ

– Прежде всего, мой добрый Дагобер, - с очаровательной лукавой нежностью начала Роза, - раз мы решились тебе во всем признаться, ты должен дать нам слово, что не будешь нас бранить.

– Не правда ли, ты не будешь бранить своих детей?
– так же нежно добавила Бланш.

– Ладно, - важным тоном отвечал солдат, - да, и, признаться, я, пожалуй, не сумел бы этого сделать... За что же можно вас бранить?

– За то, что мы, может быть, раньше должны были все тебе открыть...

– Вот что, дети, - назидательно начал солдат, поразмыслив некоторое время над этим щекотливым вопросом.
– Тут можно предположить два варианта, или вы были правы, умалчивая о чем-то, или нет... Если вы были правы... ну и прекрасно; если же нет... так не будем об этом больше говорить... А теперь я слушаю, рассказывайте.

Совершенно успокоенная столь удачным разрешением трудной задачи, Роза продолжала, обменявшись улыбкой с сестрой:

– Представь себе, Дагобер, вот уже две ночи сряду к нам является гость.

– Гость?!
– воскликнул солдат, резко выпрямившись на стуле.

– Да, обаятельный посетитель... блондин.

– Как, черт возьми, блондин?
– закричал Дагобер, подпрыгивая.

– Блондин, с голубыми глазами...

– Как, черт побери, с голубыми глазами?
– и Дагобер снова подпрыгнул на своем стуле.

– Да, с голубыми глазами, вот с этакими продолговатыми...
– продолжала Роза, отмеривая пальцем чуть ли не с вершок.

– Да, прах его возьми, пусть они будут хоть такой длины, - указал на локоть старый воин.
– Пусть они будут еще длиннее, дело не в этом. Каково?! Блондин с голубыми глазами! Да что же это все значит, мадемуазель?

Дагобер встал и на этот раз казался сердитым и не на шутку встревоженным.

– Вот видишь, Дагобер, ты уж и рассердился.

– А мы только начали...
– прибавила Бланш.

– Как только начали? Значит, будет еще продолжение... и конец?

– Конец? Надеемся, что его не будет!..
– и Роза залилась сумасшедшим смехом.

– Мы одного только и желаем, чтобы конец не наступил никогда!
– сказала Бланш, разделяя шумную веселость сестры.

Дагобер сосредоточенно смотрел то на одну, то на другую, стараясь разрешить загадку. Но видя их милые лица, очаровательно оживленные открытым и невинным смехом, он подумал, что сестры не были бы так веселы, если бы они могли упрекнуть себя в чем-либо серьезном; он решил только порадоваться, что сироты так жизнерадостны среди своих невзгод. И он сказал:

– Смейтесь, смейтесь, дети... Я так люблю, когда вы смеетесь.

Но затем, спохватившись, что ему все же не так следовало отвечать на странное признание девушек, он прибавил сердитым тоном:

– Я люблю, когда вы смеетесь... но вовсе не люблю, когда вы принимаете посетителей-блондинов с голубыми глазами... Ну, скорее признавайтесь, что вы надо мной подшутили, а я, как старый дурак, поверил... так ведь?.. вы хотели пошутить со мной?

– Нет... мы говорим правду... истинную правду...

– Ты же знаешь... мы никогда не лжем, - добавила Роза.

– Это верно... они никогда не лгут!..
– снова заволновался солдат.
– Но как, черт побери, мог к вам пробраться какой-то посетитель?.. Я сплю у двери, Угрюм у окна, а так как никакие блондины, никакие голубые глаза не могут в комнату попасть иначе, как через дверь или окно... если бы они и пытались, и так как у меня и Угрюма слух тонкий, мы бы их приняли по-своему... этих посетителей! Итак, дети, шутки в сторону. Прощу вас объяснить мне все это.

Видя, что Дагобер всерьез волнуется и не желая более злоупотреблять его добротой, девушки переглянулись, и Роза, взяв в свои ручки грубую широкую руку ветерана, сказала: