Петр Афанасьевич только благословил обеих и всплакнул при этом, расставаясь с Нюрой, но на вокзал не поехал, хотя поезд отходил днем, а Дарья Семеновна расплакалась на вокзале, прощаясь с дочерьми, так, как будто отчаялась уже когда-нибудь их увидеть.

IV

Володя Худолей тоже готовился в это время ехать в Харьков: несколько десятков рублей для этой цели дали его отцу из "офицерского заемного капитала" в штабе полка.

Однако командир полка Черепанов, распорядившись выдать ему деньги, сказал:

– Придется и нам с вами готовиться к отправке.

– К отправке? Куда именно?
– спросил Иван Васильич, надеясь услышать от своего начальника точный ответ, так как насчет отправки вообще были разговоры в полку, но все какие-то смутные.

Однако и Черепанов, - высокий человек, с глухариными бровями и слишком длинной черной с проседью бородой, - сказал только:

– Куда прикажут, туда нас и повезут... А мы все должны быть готовы, вот и все.

– Но ведь может и так быть, господин полковник, что никуда не отправят, потому что незачем будет, - попытался уяснить свое будущее Худолей.

Черепанов задумчиво побарабанил длинными пальцами по столу, за которым сидел, и ответил:

– Хорошо бы, разумеется, только едва ли.

Потом добавил:

– Ваше дело пока маленькое, - вы в обозе с лазаретными линейками... А в случае военных действий - на вас большая ответственность ляжет, имейте это в виду. Опыта же у вас в этом нет: вы - врач мирного времени, а к нам на перевязочный пункт будут везти и нести тяжело раненных... Легко раненные не в счет - этим только перевязка, а тем операции придется, пожалуй, делать, а? Вы же ведь совсем не хирург.

И Черепанов, который сколько уже лет относился к нему хорошо, никогда не вспоминая о том, что он не хирург, теперь смотрел на него недовольно, сдвигая к переносью дюжего носа густые брови.

– На перевязочном пункте операций делать не придется, господин полковник, - кротко отозвался на это Худолей, но Черепанов заметил еще недовольнее, как будто Худолей виноват в этом:

– И младший врач тоже не хирург, - так нельзя! Остается войти с ходатайством, чтобы дали хирурга.

Худолей знал, что Черепанов, обеспокоенный трахомой в своем полку, сам часто заворачивал верхние веки солдатам в ротах, но не было такого случая, чтобы хоть два слова он сказал ему когда-нибудь насчет хирургии. Из этого он сделал вывод, что какие-то секретные приказы по поводу войны уже получены в штабе полка и поэтому думать над вопросом, будет или нет война, теперь уже лишнее: будет.

И не только сам Черепанов, но и полковой адъютант поручик Мирный, у которого был такой же янтарный мундштук, как у командира, вдруг из самоуверенно-благодушного стал раздражительным и крикливым.

Прежде он говорил со всеми просто, поучительным тоном, только иногда вставляя в свою речь:

– Приказ по полку, господа, надо читать, а не "думать" и в облаках не парить.

Теперь же он, когда к нему обращались с расспросами, отвечал раздраженно:

– Готовиться надо, и все... И не о чем больше думать!

Длинный и с длинным бритым лицом, с высокомерным жестким рыжеватым ежом на узкой голове, поручик Мирный всем своим видом теперь как будто даже стремился показать, что вот-вот полк ринется куда-то в бой.

Не удивился поэтому Худолей, когда подошел к нему потом, в лагере, поручик Середа-Сорокин, охотник, обладатель двух борзых собак пегой масти и двух гончаков. Вытянув гусачью шею, искательным тоном сказал ему Середа-Сорокин:

– Доктор, у вас ведь дом есть, хозяйство, - вам, наверное, нужна собака, а?

– Как вам сказать, право, не знаю, - боясь его обидеть отказом, отвечал Иван Васильич.

– Что же тут не знать? Понятно, нужна... Я вам приведу одну борзую, а? Привести?

– Не знаю, как жена, вот что я хотел сказать. Она собак никаких не любит... И до сего времени обходились ведь без собаки, - ничего.

– Ну как же можно, послушайте: иметь свой дом и не иметь собаки! Я могу и гончую вам дать, на время войны, разумеется, а потом возьму обратно.

– Да нет, знаете ли, лучше не надо, - и пытался уйти от поручика Худолей, но тот был неотступен.

– Двух уж пристроил к месту, - говорил он, - только две остались: борзая и гончак. Прекрасный гончак, вы убедитесь, а если хотите борзую, то отчего же: приведу борзую.

Так как Худолей хорошо знал свою Зинаиду Ефимовну, то, несмотря на весь талант жалости, не решился все-таки пожалеть Середу-Сорокина и постарался спастись от него, нырнув в дверь околотка, где совсем не было больных в этот день и только классный фельдшер Грабовский сидел на табуретке и читал газету по старой привычке своей интересоваться политикой.