Они не поздоровались друг с другом, не подали рук друг другу. Только отец коротко спросил сына:

– Откуда?

– Из Риги, - ответил сын.

– А-а, у этой, у своей, был, у циркачки?

– Между прочим, и у нее тоже, - рокочущим голосом сказал сын, более высокий, чем отец, и заметно более широкий в плечах, хотя еще молодой на лицо, моложе двадцати пяти лет.

– Как ее? Шютц, Шульц? Эльза?

– Шитц Эмма, - поправил отца сын.

– Выступал там, в цирке?
– спросил отец, глядя исподлобья.

– Между прочим... Однако и выставку своих картин там сделал...

– Ого! Выставку картин... которых нет...

– Набралось все-таки на целый зал.

– Что-то не слышно было об этой выставке. Где о ней писали в газетах? строго спросил отец.

– В Риге в одной газете была статейка... А в петербургских, в московских, разумеется, и быть ничего не могло.

– Так-с. Выставка, значит... А сюда зачем?

– Приехал дом свой продать.

– А-а, вот как! И потом опять туда, в Ригу?

– Едва ли удастся, если бы и хотел.

– Что так? Почему может не удаться?

– Как же так "почему"? Я хотя и белобилетник, но ведь отца не кормлю, пробасил сын.

– Еще бы я тебе позволил себя кормить! Хорошо и то, что хоть сам себя кормишь, у меня не просишь... Но все-таки, при чем тут белобилетники?

– Услышать пришлось в Петербурге, что будто бы будут брать и нас в ополчение.

– Вот ка-ак! Ополчение брать? На моей памяти никогда не бывало, встревоженным уже голосом сказал отец, а сын добавил:

– И запас, и ополчение - все силы сразу... Говорят, война ожидается такая, какой еще не видали.

– Это в Петербурге так говорят?

– В Петербурге.

– Там должны знать, я думаю: там двор и все власти.

– Ну еще бы. Там - всё.

– А мы тут сидим и только еще гадаем на ромашке: будет - не будет. Значит, непременно?

– Вернее верного.

– Гм, да. Вот это - новость... Ты когда же, впрочем, приехал?

– Только что. Час назад с поезда.

– Куда же идешь на ночь глядя?

– Хотел к нотариусу зайти, через которого дом покупал, - не найдет ли покупателя за ту же цену, только бы как можно скорее.

– Той же цены, то есть какую ты сам дал, нотариус тебе не даст, раз дело к спеху.

– Да ведь не он же сам будет покупать.

– Это все равно. Кроме того, сейчас поздно уж по нотариусам ходить.

– Я ведь к нему на квартиру хотел.

– Будет гораздо хуже. Завтра ведь будни, найдешь его в конторе, там и скажешь, - кстати, там народ, комиссионера какого-нибудь найдешь или комиссионер к тебе сам прицепится, что точнее... А к одному комиссионеру еще пять прилипнет, - вот они тебе и найдут покупателя, а нотариусу об этом незачем даже и говорить.

– Комиссионеры - это, пожалуй, так... Я об этом даже и не подумал, пробасил сын.

– Ну еще бы. Где же тебе об этом думать, - сказал отец.

– В таком случае, я поверну домой...

– Если чаю не пил, можешь зайти, - кивнул на свой дом отец, - там Марья Гавриловна теперь самовар ставит.

– А Марья Гавриловна все еще у тебя?
– вместо согласия спросил сын.

– А почему же ей у меня не быть? Она свое дело справляет. Иди, а я еще погуляю минут десять.

Сыромолотов-сын сказал:

– У меня дом пустой сейчас... У нотариуса я думал чаю напиться.

– Ну вот и иди, - сказал отец и двинулся дальше, а сын грузными шагами направился к дому отца.

Конечно, десяти минут Сыромолотов-отец не гулял: он дал только сыну возможность одному, без него, войти в дом, чтобы удивить этим Марью Гавриловну. Он был слишком встревожен тем, что узнал от сына, и потому только дошел до угла своего квартала и тут же повернул домой, откуда выгнал Ваню (так обычно все звали его сына) несколько месяцев назад.

Именно то, что отец никогда не мог понять, что такое делает и зачем делает сын, и было причиной их последней размолвки, как нескольких до того. Однако Алексей Фомич давно уже привык к тому, что у Вани своя жизнь, как у него своя. Никаких особенных отцовских чувств к нему он не питал и раньше, когда жива еще была его жена, мать Вани, а теперь тем более, когда из него вышел не столько художник, сколько борец на цирковой арене, произошло отчуждение, и, может быть, даже отец прошел бы мимо сына, отвернув от него голову, если бы не простое любопытство, откуда именно он приехал.