Второе из важного – подробный разбор, как он, Спирин (если, конечно, Феогност и Коля выразят согласие), решит дело, если исход поединка окажется неопределенным. То есть, когда Господь не даст ясно понять, кто из них, Коля или Феогност, перед Ним прав, чья жертва принята.

Уже через сутки после визита фельдъегеря Феогност срочной телеграммой подтвердил как спиринские полномочия, так и то, что принимает условия поединка. В общем, первый, подготовительный этап закончился вполне благополучно и настал черед кропотливой практической работы. Она, что естественно, у всех троих была разная.

К примеру, Спирин, тут же привлек почти половину кадрового состава НКВД для вербовки на местах групп добровольцев, готовых участвовать в поединке Коли и Феогноста. Людей надо было не только найти и собрать, необходимо было организовать их переброску на Ходынское поле железной дорогой, автомобилями, гужевым транспортом. Однако, несмотря на все усилия, эта вербовка сразу не задалась. Один город за другим докладывал, что желающих или нет, или единицы, да и те, по агентурным данным, не идейные бойцы, просто они на халяву хотят прокатиться в Москву. Колю, кстати (о спиринской неудаче он узнал из Натиного письма), последнее не огорчило. Он давно боялся, что Спирин только и ждет, чтобы их с Феогностом личный спор перерос в новую гражданскую войну. В Катином архиве добрый десяток Колиных писем Нате. В каждом предназначенный Феогносту призыв биться один на один, в крайнем случае, вывести на Ходынку не более пяти-шести верных людей. Как раз со столькими собирался идти на поединок сам Коля.

По-видимому, Феогност внял Колиным обращениям. В назначенный день он вышел на Ходынское поле лишь с пятью единомышленниками, все они были юродивыми. Среди них – один расслабленный, в миру Феогностов тезка, Федор Нижегородский (слышал, что он был редкий чудотворец и прозорливец); безрукий – ему их оторвало на заводе – Сереженька Тихвинский, великий постник и тоже прозорливец; была и та юродивая, которая когда-то и себя, и камеру измазала собственным дерьмом, а в довершение им же написала на стене «Ленин – ублюдок недоделанный», после чего чекисты выгнали ее к чертовой матери и уже не трогали. Звали ее Варвара Владимирская. Были еще двое, имена которых мне выяснить, к сожалению, не удалось.

Откровенно говоря, Анечка, для меня и по сию пору загадка – как Феогносту удалось их собрать; ведь лишь один из пяти был грамотный, да и жили они по большей части, скитаясь. Тем не менее он их нашел и сделал это довольно быстро. Ты, наверное, думаешь, что куда меньше проблем было у Коли – раз благодаря Козленкову все близкие ему люди жили в одной квартире, но это заблуждение.

Конечно, вывести людей на Ходынку Коле было несложно, но остальное давалось ему с трудом, ведь он задумал составить из своего отряда правильное, хорошо обученное войско, знающее толк и в стратегии, и в тактике. Причем тактике новой, для противника совершенно неожиданной. Когда-то македонская фаланга с легкостью громила превосходящие ее по всем статьям армии лишь потому, что у нее не было слабых мест. Нечто подобное Коля готовил и Феогносту (Козленкову он говорил, что пусть братец приведет на Ходынку юродивых хоть со всей России, его отряд опрокинет их первым же ударом).

Я уже рассказывал тебе, что прежде одной из Нининых соседок была бывшая фрейлина императорского двора и – естественно, тоже бывшая – владелица их особняка. Жила она вместе с дочерью, переписывавшей ноты для консерваторских музыкантов.

Обе для Козленкова – предмет особой ненависти. В конце концов он их и выжил, а комнату занял ученик Циолковского.

Эта фрейлина была, в сущности, счастливым человеком. Она сумела так подгадать, что незадолго перед семнадцатым годом у нее случился удар, и она впала в старческое слабоумие. А дальше любые попытки дочери объяснить ей, что в стране произошло, оказывались тщетны. Коммунальная квартира, где все они теперь жили, раньше в особняке была парадной залой и предназначалась для больших приемов. Там было три редкой красоты голландских изразцовых камина, прекрасная лепнина по потолку, но особенно хорош был паркет, сделанный из шестнадцати сортов твердой бразильской древесины, от абсолютно черного до розового и лимонного. Он был не просто уложен в шашечку, под ногами была целая картина, напоминающая убранство недавно раскопанных ассирийских храмов. В центре – взирающие друг на друга огромные крылатые то ли львы, то ли тигры. К сожалению, фантастические звери для революции оказались чересчур велики, когда залу перегородками делили на комнаты, рассекли и их. Но это к слову.

Не разумевшая современного момента фрейлина каждое утро, стоя чуть не по часу в очереди в общую уборную – соседей бесило, что она по-прежнему звала ее туалетной комнатой, – иногда печально осведомлялась у дочери, откуда в доме столько чужих, не знакомых ей людей, на что та заученно отвечала: «У нас, маман, сегодня прием», – после чего старушка, кокетливо всплеснув ручками, говорила: «Как же, Наденька, позавчера прием, вчера, сегодня тоже прием; но ведь мы так разоримся!»

Дочь ее, Наденька, еще до революции сделалась страстной антропософкой, почти полтора года она прожила со Штейнером в Гетенауме, потом вернулась в Россию, но и здесь продолжала поддерживать все старые связи. В частности, именно она, в юности проучившись несколько лет в Вагановском училище при Большом театре, ставила для антропософов эвритмические танцы. Раз в неделю, обычно по воскресеньям, у Наденьки собиралось по шесть-семь последовательниц Штейнера; они переодевались в длинные белые одеяния и самозабвенно, в то же время грациозно, плавно, танцевали одну за другой все буквы штейнеровского языка. Время от времени в этих репетициях участвовала Лемникова, танцы антропософок случалось видеть и Коле.

Даже не знаю, что его больше в них поразило: красота самого танца или что когда-нибудь люди будут беседовать, вытанцовывая буквы, слова и целые фразы. Теперь Коле пришло в голову, что если он обучит собственное войско хотя бы азам эвритмии, если оденет его в такие же длинные белые хитоны и на Ходынке перед юродивыми Феогноста оно начнет танцевать, пока малограмотный противник будет пытаться понять, что именно Колин отряд хочет сказать этими своими па, его окажется нетрудно разгромить наголову.

Но Надя давно в квартире не жила, и следы ее были потеряны. Не могло тут Коле помочь и антропософское общество; еще три года назад его члены были арестованы за антисоветскую агитацию и отправлены в лагеря. Кульбарсов не сомневался, что у Нади та же судьба, однако к Спирину обращаться не захотел и на ее поиски отправил Козленкова. Козленков был незаменим: что бы Коля без него делал, я, Анечка, признаться, не представляю. И здесь он проявил себя с лучшей стороны. Наденьку он разыскал меньше чем за неделю. Оказалось, что ей редкостно повезло. Из активных антропософок она уцелела чуть ли не единственная, более того, по-прежнему жила в Москве. Злые языки говорили, что это не просто удача, Наденька выкрутилась, дав нужные следствию показания на других членов общества. Но подобное говорили про многих, доказательств же у меня нет.