Но и сами люди, скованные горем или страхом, напрягались, теряя обычную чувствительность, а дома их, жилища, подчиняясь какому-то психологическому иммунитету, вдруг превращались просто в обстановку, среду жизни, утрачивали неповторимо личное, интимное. Горе как бы вскрывало призрачность, сиюминутность мира, который люди склонны кропотливо, настойчиво создавать вокруг себя. Пришла беда, и жестокая реальность вторгается в мир, который только что казался единственным, нерушимым, только тебе принадлежащим, и он дробится на составные части, каждая из которых возвращается к своему первоначальному простому предназначению: кровать становится обыкновенной мебелью, а фотокарточка - листком бумаги, запечатлевшим не кусочек жизни, а ее оптическое отражение.

Духом этой жестокой реальности, возвращающей все на свои места, и пахнуло сейчас на Мазина в калугинском доме, показавшемся ему кораблем, когда они с Борисом спешили ночью под ливнем, и ряды окон светились, как палубы, разгоняя грозу. Но свет погас, корабль на мели, капитан с зарядом картечи в груди лежит в рубке, и чужие люди ходят по дому, думая о том, что непогода скоро кончится и можно будет сложить чемоданы и рюкзаки и покинуть навсегда ставшее таким неуютным, вчера еще шумное и гостеприимное жилище.

"Наверно, Марина продаст дом", - подумал Игорь Николаевич, подходя к ее комнате, и испытал сожаление. Он постучал и приготовился к тому, что ответят не сразу. Калугина могла и забыться, имела на это право. Но она ответила немедленно, и Мазин вошел. Марина сидела почти в той же позе, что и утром, но уже не вязала.

– Игорь Николаевич?

– Да, я.

– Вы, конечно, осуждаете меня за то, что я здесь, а не наверху?

– Вам не следует быть там. Борис Михайлович запер мансарду до приезда милиции.

– Нет, я должна быть там. Я знаю, что должна. Но я не могу, призналась Марина.
– И в то, что случилось, почти не могу поверить. В моей жизни никогда ничего не случалось. А теперь я знаю, такое в самом деле бывает. Не в кино и не с другими. Со мной... И нужно пережить...

Без косметики, без привычного лоска она выглядела совсем молодой и беспомощной, похожей на вчерашнюю школьницу, провалившуюся на вступительном экзамене в институт.

– Нужно. Многое удается пережить. Существует запас прочности.

– Откуда? У нас никто не умирал. Даже бабушка и дедушка живы. И знаете, что ужасно! Я не о нем жалею, я себя жалею.

– Простите, вы любили Калугина?

Она вспыхнула.

– Зачем вам это? Наверно, нет, раз я так поступаю.

Он помолчал.

– Я вам показалась дрянью, да?

– Почему? Вы старались ответить искренне. Как вы познакомились с Михаилом Михайловичем?

– На выставке. Он выставлялся. Была встреча. Я задавала вопросы о его работах, они показались мне старомодными. Он объяснял подробно, дал мне свой телефон. Я сначала боялась. Девчонки смеялись: трусишь! Ну, я решила доказать, позвонила.

– Его первая жена умерла?

– Да. Решили, что я женила его на себе?

– А как вы считаете?

– Никогда так не думала. Нет. Все проще. Сейчас многие стараются жить просто, - пояснила она то ли убежденно, то ли с горечью.

– Просто? Сколько вы тратили в месяц?

– Нет, вы не поняли. Не о деньгах... Просто смотреть на вещи, не усложнять. Ведь оттого, что много думаешь, не становишься счастливее, правда?

– А вы были счастливы?

– Все считали, что мне повезло.

– Квартира в Москве, этот дом, машина, поездки за границу.

– Ну да. Но я не виновата. Он сам...

– Как же вы все-таки относились к Калугину?

Марина отвернулась.

– Я ценила заботы Михаила Михайловича.

"А что вы дали ему?" - хотел спросить Мазин, но сформулировал вопрос иначе:

– А он вас за что ценил?

– Он ценил мою молодость, - ответила она сухо.
– Дорожил мной. Жена была старше его и много болела.

Мазин не откликнулся на этот прямолинейный ответ. Ему послышалась в нем нарочитость. Да он и не относился к числу моралистов. Не затем он пришел в эту комнату. Его интересовало другое: виновна ли сидевшая перед ним женщина в смерти своего мужа?

– Рассказывал ли Михаил Михайлович вам о своем прошлом?

– Он не любил говорить о прошлом. "Зачем тебе это?
– спросит.
– Ты тогда под стол пешком ходила. Да и невыгодно мне свой возраст подчеркивать". Отшутится - и все.

– Что же вы знали?

– То, что все. Он деревенский. На войне был, ранили его, демобилизовали, учился в Москве. Потом его признали...

– Откуда Калугин родом?

– Из Белоруссии.

– У него остались родные?

– Нет, погибли во время войны.