– Заметим. Галя? Согласен, что она меньше всех похожа на убийцу, но не все убийства совершаются в одиночку.

– Чушь! Вычеркни учительницу!

– Номер пять?

– Вот это номер, прости, каламбур. Сын. Сам видел, каков. Но в отцеубийство верить не хочется.

– Мне тоже. Однако где он был весь вечер?

– Когда мы пришли, Валерий откупоривал бутылки.

– Ножом?

– Тем самым?

– Похожим. Придется проверить.
– Мазин посмотрел на часы.
– Время бежит. Положеньице... Природа заключила двух сыщиков в старый добрый мир Шерлока Холмса. Даже отпечатки пальцев для нас практически не существуют. Одни умозаключения. А мы избалованы техникой, умными экспертами, энергичными оперативниками...

Закончить ему не пришлось. Без стука вошел Филипенко.

– Вижу - огонь. Решил зайти сказать.
– Он показал пальцем в потолок.
– Марина Викторовна там? С Михайлычем? Как ему?

– Не хуже, чем было. Ты что сказать собрался?

– Если не хуже, тогда хорошо. Помощи-то ждать долго. Связи не будет, столбы посносило. И мост тоже.

Сообщил он это обычно. Видно было, что здесь, в горах, событие такое не относилось к числу экстраординарных.

– Откуда вы знаете про мост?
– спросил Мазин.

– Да сбегал. Я как стал звонить, молчит, зараза. Факт, столбы понесло. Значит, и мосту не устоять. Я ремонтникам двадцать раз говорил: на соплях держится. Все ж, думаю, нужно сбегать. Пошел - точно.

– Трудно было идти?

– Мне-то? Какой тут ход! По дороге километров десять.

– Выпей, Матвей, согрейся, - предложил Сосновский.

Егерь посмотрел на бутылку, причмокнул губами.

– Охота, конечно, но жинке зарок дал. На месяц.

– Хорошее дело - крепкая воля, - сказал Мазин.
– Сейчас мы еще раз проверим вашу выдержку. Давайте поднимемся к Калугину.

– Не потревожим?
– заколебался Филипенко.

– Не беспокойтесь.

В мастерской Мазин поднял свечу к лицу Матвея Егерь прищурился и наклонился над тахтой.

– Шестнадцатый калибр, не иначе, - пояснил он профессионально.
– Да и ножик еще. Ножик зря. По мертвому резали, крови-то нет. Эх, жисть человеческая, сегодня жив, завтра нету! Кто убил, нужно понимать, не знаете, раз меня испытываете...

Возразить было нечего.

– Сам-то что скажешь?

– Ничего не скажу. Неожиданное дело. Милиция нужна.

– Связи нет.

– Ну сбегаю. Местечко знаю. Там пихта над скалой сломанная. Если петлю закинуть капроновую, можно на тот бок перескочить. Только по светлу.

– Хорошо, Матвей. Отдыхай пока.

Филипенко повернулся было, но остановился и еще раз оглядел мертвого Калугина.

– Ножик интересный. Валерий таким бутылку открывал. Но не один же он такой на свете.

– Не один, - согласился Мазин.
– Нож вынуть придется, Борис.

Сосновский достал носовой платок и извлек нож из раны.

– Нож побывал у Валерия. Что предпримем?

– Самое простое - спросим у самого Валерия. Как тебе показался Филипенко?

– Хаотичный человек. На каком он счету в заповед нике?

– Выгнать хотят за браконьерство. Ну, идем к Валерию?

– Сначала к хозяйке.

Марина Калугина не спала. Она сидела на кровати в спальне и вязала, механически перебирая спицами.

– Заснуть невозможно. Пытаюсь забыться, занять хоть руки. Чувствую себя ужасно.
– Она мельком взглянула в зеркало.
– Борис Михайлович, скажите скорее, пригодилось то, что вы сделали?

– Отчасти. Вашего мужа пытались убить еще раз. Вот этим ножом.

Марина бросила спицы на туалетный столик.

– Вы видели... кто?

– Нет, не видели. Но остался нож. Он не знаком вам?

Она смотрела на нож долго, будто не понимая, чего же от нее хотят, но, когда сообразила, ответила быстро, торопливо:

– Никогда не видела.
– И повторила: - Никогда.

– Вечером за столом Валерий открывал бутылки...

– Бутылки? Ножом?

Мазин, отвернувшись, рассматривал безделушки на тумбочке. Их было много - матрешки, индийские будды, спутник с усиками-антеннами, язвительный Мефистофель, - двоились, троились, отражаясь в трельяже. Хотелось сдвинуть створки зеркала, убрать лишние предметы.

– Вы его подозреваете, я понимаю, - слышал он голос Марины и не мог составить определенного мнения об этой не столько убитой горем, сколько испуганной, ошеломленной сероглазой женщине с короткими, чуть подкрашенными, бронзовеющими в свете лампы волосами.
– Это не его нож. У Валерия никогда не было такого ножа, ведь в доме, в семье, все на виду. Я не обманываю вас. Я думала всю ночь, но никого... ни на кого не могу подумать.

– Мы, к сожалению, тоже.

– Особенно на Валерия... Михаил Михайлович о нем очень заботился... любил. Не имеет никакого значения, что он не родной.